На узкой дорожке показалась открытая грузовая автомашина. В кузове сидели автоматчики. Машина остановилась недалеко от палаток. Немецкие солдаты спрыгнули на землю, подгибая ноги, и тут же вскинули автоматы. Из кабины вылез офицер и уверенно пошел к палаткам — он, видимо, бывал здесь. Четыре солдата с автоматами наготове поглядывали по сторонам, остальные принялись снимать крайнюю палатку.
Веденеев и его бойцы лежали в лесу и наблюдали. Доносился хохот немцев. Офицер поторапливал их. Щуров, стиснув зубы, произнес:
— Товарищ комиссар, их надо перестрелять.
— Надо бы, — сказал Веденеев. — Но сможем ли? У нас только винтовки, патронов в обрез, нет гранат. А у них автоматы.
— Мы ударим внезапно.
— Хорошо. Но подождем. Когда они усядутся в машину, ударим залпом.
А на дороге появилась еще одна машина с автоматчиками. Немцам нужны были эти палатки с красным крестом.
— Придется уходить, — с горечью сказал Веденеев.
Они отползли дальше, поднялись, и тогда комиссар сказал внушительно:
— Это надо запомнить, товарищи!
— Как не запомнить! — отозвались бойцы, поглядывая туда, где лежали изуродованные трупы и гоготали гитлеровцы.
— Такое нельзя забыть.
— Отомстим! Сейчас не удалось, после отомстим.
А Щуров молчал. Он шел последним. Вдруг остановился.
— Я вернусь. — Щуров прижимал к груди перевязанную руку, левую, здоровую, протянул Веденееву. — Товарищ комиссар, дайте мне пистолет. Я убью двух-трех гадов, сколько смогу, и погибну там.
— Нет! — как отрезал Веденеев. — Приказываю идти вместе с группой.
Щуров поплелся позади всех. Понимая, что одного приказа, краткого и категорического, сейчас мало, Веденеев на ходу говорил Щурову и всем бойцам.
— Мы еще вернемся. Убийцам и насильникам не жить на нашей земле. А если кто из них вырвется живым, разыщем в Берлине, Мюнхене, Кенигсберге, Гамбурге…
Шумели от ветра березы и сосны, скрадывая шаги. Трава распрямлялась сразу же после того, как поднимались ноги, помявшие ее. Лес оберегал своих людей.
Группа шла на северо-восток. Все окружные деревни были заняты противником. Близилась еще одна ночь — августовские ночи заметно длиннее июньских, и за многие часы темноты можно уйти далеко.
Вечером Веденеев и его товарищи увидели крестьянина, копавшегося на картофельном поле. Осторожно окликнули его. Крестьянин подошел. В рыжеватой бороде — седина. Ему было, пожалуй, за пятьдесят.
— Наши где? — спросил Веденеев.
Мужик подозрительно оглядел обросших людей в оборванной красноармейской форме. Его взгляд остановился на человеке с большими красными звездами на рукавах гимнастерки.
