На вопрос родителей, когда я вернусь, врут, как обычно: «Долго не задержим».
У подъезда сажают в черную «Волгу», зажимают с двух сторон и везут на Воробьевку. Там заводят в главное здание для оформления задержания. Кстати, только 23 октября прокурору области Сергееву М.А. сообщается об обыске, постановление о мере пресечения принято тоже 23 октября. Утверждает его генерал-майор Горшков.
После часового пребывания в кабинете Хохлова и моего отказа отвечать на вопросы меня переводят в КПЗ. Расположена она перед переходом из старого «исторического» здания в громадное новое. В ней уже находится один человек, худощавый, интеллигентного вида, при очках. Он пытается начать со мной беседу. Но после ночи в поезде и треволнений дня мне хочется только уснуть. Тем более что я понимаю: первый сокамерник почти стопроцентно должен быть «наседкой». Положив под себя на голые деревянные нары новый плащ, я уснул сном праведника.
Все первые дни после ареста я испытываю чувство облегчения. Во-первых, мне теперь нечего стыдиться, что я на свободе. Во-вторых, с меня сняты все моральные обязательства по организации сопротивления. В-третьих, все становится просто: я буду молчать, а остальное от меня не зависит. (Щемит только вина перед родителями).
Утром по подъему я не хочу идти на оправку. Но сосед говорит: «молодой человек, эта привилегия выпадает только три раза в день. Советую не отказываться».
Представляется он мне Викентием Петровичем. Рассказанная им история такова. Он – начальник строительства. У него обнаружилась большая недостача стройматериалов. Крал, видимо, прораб, а обвинения предъявили ему.
Поскольку прошло только четыре месяца после моего возвращения из стройбата (и это было учтено), я по достоинству могу оценить подробности его рассказа – противоречий нет.
– А вы за что?
– Не знаю. В 1968-м был исключен из университета за самиздат.
– А что это такое?
Сухо объясняю.
– А сейчас за что?
– Не знаю.
И опять лег спать. В этот день меня никуда не вызывают, «томят». Но на следующий день приводят к Хохлову. В кабинете сидит еще один человек. Это прокурор по надзору за следствием Г.П. Колесников. После моего отказа признать вину и давать показания мне предъявляют ст. 190-1 (190 прим).
– Ерунда, – вернувшись, нарочито небрежно говорю я соседу. – Статья до трех лет. Жаль, лагерь бытовой.
– Ну что ж, Виталий, видимо, нам надо разучивать лагерные анекдоты.
И сразу же рассказывает несколько историй про Укроп Помидорычей, пытающихся быть интеллигентными в условиях лагеря. «Вы уж извините великодушно, а вашу паечку я съел».
