С Юрой и Леной на Автозаводской покупаем в магазине шоколад и другие продукты для отправки в лагерь. С ними же и Якиром едем в такси на Рязанский проспект, к Киму. За нами следует черная гэбистская «Волга», откуда нагло ведут фотосъемку. Петр оборачивается, указывая на преследователей, не может сдержать себя, крепко выражается.
– Петр Ионович, я думаю, надо стараться не обращать на них внимания.
– Да, – раздраженно отвечает он, – Когда это повторяется каждый день, попробуй не обращать!
У Кима в квартире мы застаем Владимира Буковского и Анатолия Якобсона. Они работают над каким-то документом и явно не рады нашему приезду. После короткого разговора Якир сухо прощается.
На Полянке, в старом доме, на квартире у «старушки» – Людмилы Ильиничны, матери Александра Гинзбурга, я знакомлюсь с будущей женой Алика Ириной (Ариной) Жолковской и Габриэлем Суперфином. Светлана Павленкова приводит меня в Чапаевский переулок в семью кинорежиссера Юрия Штейна. Юрий Генрихович тоже считается одним из лидеров Демократического движения. Он выговаривает Светлане (не при посторонних): не надо было ей засвечиваться на квартире у Якира, теперь гэбисты точно знают, кто привез зэковское поздравление из Мордовии. (Ну, а я-то засветился по полной: с Якиром мы еще и фотографировались на балконе.) Пока жена Юры, Вероника (двоюродная сестра Натальи Решетовской, первой жены Солженицына) накрывает на стол, ее двенадцатилетняя дочка показывает мне домашние альбомы с фотографиями Солженицына. Одна из них потом стала очень известной – Александр Исаевич работает в саду, сидя за сколоченным столом. «А этот альбом с дарственной надписью дядя Саня подарил мне на день рождения».
Светлана в этот же вечер уезжает в Горький, попросив меня купить гуся на день рождения подруги.
В один из этих суматошных дней я встречаюсь с Галей Кузьминой, предварительно позвонив ей из уличной телефонной будки. Она независимо от меня на неделю приехала в Москву – погулять и отовариться. Я ей настолько доверяю, что передаю толстую пачку самиздата, разумеется, предупредив о возможных последствиях. Нужно привезти ее в Горький и, если со мной все обойдется, передать мне. (После моего ареста, не зная, как поступить, она принесла бумаги моим родителям, и мама на стиральной доске превратила их в бумажную кашу.).
Помимо дел диссидентских у меня был чисто бытовой повод поездки в Москву – им я и отговаривался родителям: надо было привезти мясные продукты. В последний день я добросовестно закупил все, не забыв и заказ Светланы Павленковой. Выехал ночным поездом и рано утром приехал в Горький. Позвонил Павленковым: «Светлана, твое задание выполнил, вечером привезу гуся!» Возможно, прослушивающими телефон гэбэшниками это сообщение было воспринято как какой-то шифр. (День ареста был выбран не случайно. По материалам оперативной слежки – прослушке, видеонаблюдению (техника ведь заморская, отличная) – они знали о находившейся у Юркиной книге. А меня надеялись прихватить по приезде из Москвы с якировским самиздатом.)
