Вообще стройбат структурирован по принципу феодальных сословий. Все они здесь враждуют друг с другом: «старики» – с молодежью, сержанты – с рядовыми, славяне – с кавказцами и среднеазиатами.
«Деды» в тот год были тем более злы, что в 1968-м происходил переход от трехлетней службы к двухлетней, и половину их демобилизовали в мае, а другую оставили дослуживать до осени. Это оставшихся особенно жгло. Доходило до смешного. Вот «дед» Володя Якобчук выскакивает из строя по дороге в столовую и трясет клен, чтобы быстрее осыпались листья и «быстрее наступил дембель».
Для себя я твердо решил: рядовым призван, рядовым демобилизуюсь. Русаки более других равнодушны к званиям и должностям. Зато большинство украинцев стремится выслужиться: стать сержантом, на худой конец – ефрейтором. «Да их без лычек на Украину не пустят!» – шутят в казарме.
Единственный человек, с кем я легко и сразу сошелся, Володя Поздняков, попавший в стройбат после второго курса физфака университета. Нам есть о чем поговорить, в библиотеке мы берем книги одних авторов: он – «Воскресенье» Толстого и томик Лермонтова, я – Чехова и томик Пушкина, «Тарусские страницы». Правда, на чтение времени почти нет. Нас распределяют в разные бригады. Он попадает в бригаду плиточников к тяжелому, угрюмому сержанту Шевченко, донецкому шахтеру на гражданке. Я – в бригаду маляров к плутоватому хитрецу младшему сержанту Кравченко.
А вскоре меня, как самого грамотного, выдергивают – по недоразумению – в штаб части. Там надо было на арифмометрах считать расклад дневных рационов и разные хозяйственные бумаги составлять. Наверно, это работа вольных бухгалтеров при штабе, но зачем их обременять, если есть дармовая рабочая сила. А я и рад. Самое главное – в штабе стоит громадный радиоприемник, и после окончания рабочего дня я остаюсь, чтобы послушать «вражеские голоса». В Чехословакии бурно развиваются события «Пражской весны». Слушаю «2000 слов», обращение к деятелям науки, культуры за подписями Ильи Габая, Юлия Кима и Петра Якира. Очень хочется поделиться с кем-нибудь услышанным, но разговоры на политические темы я не веду, зато читаю «между строк» в Ленинской комнате «Известия» и «Правду» (их почти никто не листает), осторожно поправляю лекторов и получаю кличку «замполит», или просто «зам».
Мое пребывание в штабе длилось несколько недель. К командиру части Ильину-Миткевичу приезжает особист, и меня возвращают в бригаду Кравченко. Бригаду вместе с другими отделочниками направляют в Ивантеевку, где мы ведем отделку двух пятиэтажек. Каждое утро нас везут на машине по Ярославке туда, а вечером обратно. На повороте от Пушкино к Ивантеевке красивая действующая церковь. (Не знал я тогда, сколько лет потом буду проезжать мимо нее по дороге в Пушкино: сначала с друзьями в Новую Деревню к о. Александру Меню, потом к родственникам, переехавшим сюда из Сибири.) В дороге в машине солдаты обычно поют. И если вечером на плацу нас заставляют петь бравые строевые песни, что-нибудь вроде «Серая, суконная, родиной даренная… серая шинель», то в машине поют армейский фольклор: «А вам, молодые, служить еще долго, Но только не надо тужить!»
