— Нет, что ты! — начал возражать Федор, борясь с пробкой, но Катя перебила его:
— Да ладно, брось, годы не красят. В упорной борьбе женщины с возрастом последний всегда выходит победителем. Наш удел после тридцати — увядание, а мне в этом году — тридцать пять. Это вы, мужики, не стареете, а матереете, как хороший коньяк в бочке, становитесь только импозантнее. Вот ты на самом деле прекрасно выглядишь. Я и сейчас, как тогда, не задумываясь, влюбилась бы в тебя. Господи, вот ведь, кулема такая, сижу лясы точу, а мужик-то не кормлен! Вот что значит — привычки нет.
И — подхватилась, принялась накладывать еду Федору в тарелку. Федор справился наконец с бутылочной пробкой и принялся наливать в высокие лафитники густую, тянущуюся водку — Кате полрюмки, себе — побольше. Он улыбался про себя, замечая в Кате новые, незнакомые ему раньше черты. Она была другая, взрослая, зрелая, даже немножко баба, но это не портило ее, а только добавляло всему удивительный привкус домашности. А ее мимолетная ремарка о непривычке «мужика кормить», безошибочно подтверждаемая отсутствием в прихожей тапок большого размера, была приятнее всего.
— Ну, за встречу! — подняла рюмку Катя. — Я почему-то всегда была уверена, что увижу тебя снова, но последние пару лет эта уверенность как-то пошатнулась. Рада, что хоть в этом интуиция меня не подвела!
Они чокнулись. Катя зажмурилась и по-мужски залпом опрокинула стопку, проглотила, пару секунд сидела так и только потом открыла глаза. Федор подумал, что впервые видит, как Катя пьет водку, усмехнулся и выцедил свою через зубы, ощущая, как духмяная влага потекла в тело. Подождал чуть, пока не пошла теплая волна от выпитого, и только тогда захрустел пряным соленым огурцом.
— Мне пока хватит, а ты давай, наливай себе еще да поешь как следует, — улыбнулась Катя. — А потом уже поговорим.
Федора не надо было упрашивать. Он выпил еще рюмку, закусил разваристой картошечкой, потом махнул еще под ломоть сочного мяса. Лицо загорелось, тонко зазвенело в ушах, по телу пошла легкость. Катя, подперев щеку рукой, смотрела, как он ест и пьет, и глаза у нее были счастливые-счастливые.
— Можно я закурю? — спросила она, когда Федор, насытившись, отодвинул от себя тарелку.
— Ты у себя дома! — воскликнул Федор. — Делай что хочешь! Но ты же прежде не курила?
— Да я и сейчас не курю, — ответила Катя, доставая из шкафчика сигареты, зажигалку и пепельницу, — так, балуюсь, когда выпью. А пью я редко, только когда совсем хреново. Или уж с радости, как сегодня.
