Ближе к ночи нагрянули коробейники, недавно прибывшие из порта. Они предлагали сервизы японского фарфора, отрезы английского кашемира, швейцарские часы, испанские сардины, американские шляпы и всевозможную дребедень, пользовавшуюся спросом в пампе. В их толпу затесался продавец птиц. Он объезжал север, дырявя прочную тишину пустыни трелями сотен птах всех видов и расцветок. Едва пролезший в дверь великан расставил клетки пирамидой в углу и накрыл скатертью. В тот вечер он не только показал себя умелым коммерсантом и остроумным рассказчиком, но и неожиданно раскрыл свой певческий талант: упившись, вдруг запрыгнул на скамью и принялся во всю мощь легких распевать арии и романсы. По мнению одного из завсегдатаев, ни с того ни с сего решившего стать авторитетом в музыкальных делах, продавец птиц пел лучше самого Энрико Карузо. Это замечание вызвало застарелый, но оттого не менее оживленный спор на тему: бывал ли самый знаменитый тенор мира в пампе? По легенде, пока его судно чинилось в Антофагасте (другие версии называли Икике), неаполитанский певец, идол мировой оперы, совершил ознакомительную поездку в пустыню и выступил в паре приисковых театров.
Не кто иной, как Объездчик Птах — как с легким сердцем окрестило его застолье, — когда пала ночь и в кабаке зажглись две захудалые лампочки, поведал им об удивительно благочестивой проститутке с прииска Провидение.
— Мало того что всем шалавам шалава, землячки, — при этих словах его птичьи глаза блудливо заблестели, — так еще чуть ли не святая.
История как по волшебству развеяла печали Христа из Эльки и прогнала последний привкус горькой обиды на забойщиков. Он возрадовался душой.
Героиня рассказа сильно напоминала Альму Василию, шлюху с прииска Чолита в кантоне Нория, про которую он услыхал однажды в поезде, когда раньше приезжал на север. О ней тогда поведал настоящий сказитель из тех, что объезжали селитряные поселки и за тарелку еды и стакан вина сочиняли правдивые истории. С тех самых пор Христос из Эльки неустанно молил Предвечного Отца о чуде повстречать все равно в каком уголке родины подобную последовательницу.
Впрочем, сведения языкастого птичника показались ему даже более ценными и подходящими для его целей. В особенности ему запали в душу две детали: во-первых, блудница веровала в Бога и Пресвятую Деву; во-вторых, у нее было умопомрачительное имя.
— А зовут ее Магалена Меркадо, землячки, — сказал Повелитель Птах. Христос из Эльки и сам толком не понимал, почему помимо известной причины — более подходящего имени не сыскать — именно «Магалена», а не «Магдалина» звучало так привлекательно. А если какой рассеянный христианин по одному имени не догадается о ее ремесле, фамилия Меркадо — то есть «рынок» — разом размечет все сомнения.
