— Кого?
— Комбатантов, участников боевых действий. Вроде бы все ваши, погибли в одном месте, доставили 21-го утром. Обещали забрать, но никто не приехал.
— А из какого подразделения?
— Я не знаю, это вам нужно у главного врача спросить, Алексей Иванович наверняка в курсе.
— А гражданские?
— Эти свежие, буквально вчера-сегодня привезли. Старички местные, по болезням, по возрасту.
Кабан не знал, сколько трупов лежит вместе с ним, поэтому в голове у него мелькали разные варианты. Вариант первый: его тоже вписали в комбатанты, и если сепаратисты начнут считать ноги покойников в берцах, то их должно получиться в сумме четырнадцать. Хотя какие берцы, он же в резиновых тапочках?! Значит, его ноги должны идти в учет вместе с ногами гражданских покойников, то есть таких ног должно получиться шесть, — это вариант второй. Но самый простой вариант — он не записан в жители данного учреждения вообще, ни в комбатанты, ни в местные старички, — и его ноги — будь они хоть в резиновых тапочках, хоть в берцах — не учтенные. А значит, если начнут считать, то сразу обнаружат, что одна пара ног — лишняя. «Да, еще никогда Штирлиц так не был близок к провалу!» — почему-то зашла в голову дурацкая цитата из анекдота, который ему никогда не нравился. «Главное — не шевелиться, главное — не шевелиться, главное — не шевелиться, — твердил он себе, и чувствовал, как пот и кровь текут по животу. — Это все возможное, что ты можешь сейчас для себя сделать... И не кашлять!»
— Ладно, закрывай свою богадельню. Пойдем к главному. Ну и запах тут! — сказал камуфляж.
— Понимаете, на холодильник у больницы денег нет, а кондиционер сломался. Частный предприниматель Рома, который нам его ставил, в ополчение ушел, а больше никто отремонтировать не может. Город у нас маленький, специалистов мало, сами понимаете...
Дверь закрылась, и Кабан тихо выдохнул. Все, что он хотел в этот момент — это перевернуться, почесаться и поменять бинты на ране. А потом закурить.
Страха он не ощущал. Кабан четко для себя решил, что в плен он ни при каких условиях не сдастся. Раз нашел в себе силы подняться и по стенке долезть до морга, значит, сможет оказать сопротивление, разозлить врагов, довести их до состояния ненависти, чтобы застрелили здесь, прямо в больнице. Он не мог себе представить, как он сидит в подвале и каждый день к нему приходят ублюдки и ломают железной трубой кости, простреливают колени, давят пассатижами пальцы, звонят домой жене, дочке, матери — это самое сложное испытание, самое мучительное — и заставляют молить о пощаде. С такими мыслями Кабан отключился.
