Из комнаты донесся неразборчивый женский возглас. Шевчук насторожился.
— Извини… мне не до того сейчас, ладно?
Он развернулся и поспешно направился обратно в комнату. Я остался в кухне. Здесь было не то, что грязно, — скудно. Обшарпанные стены осыпаются лоскутами какой-то гнусной зеленой краски, на полке, застеленной газетой, громоздится стопка фаянсовых тарелок с отбитыми краями, из крана ржавой струйкой льется вода. Человечество он облагодетельствовать хочет, подумал я в раздражении, хоть бы раковину дома починил… и сам устыдился своих мыслей — какие-то они были снисходительные, мажорские мысли. Из комнаты доносился острый запах корвалола.
— Может, помощь какая нужна? — крикнул я.
— Нет, — приглушенно отозвался Шевчук, — не надо. Ты это… иди, ладно? А что до террористов всяких — ты их в другом месте ищи.
Я вздохнул и направился к двери.
— Захлопни ее и дело с концом, — сказал Шевчук за моей спиной.
…По крайней мере, Себастиан может успокоиться, подумал я — почему-то я поверил Шевчуку. Чем бы он там ни занимался, никакого отношения к взрыву в Пассаже это не имело. Я брел по горбатому Андреевскому спуску, где, несмотря на мелкий дождь, было довольно много прохожих — лица чуть более возбужденные, чем обычно, голоса чуть более громкие — словно вчерашние события открыли какие-то скрытые клапаны. Последний раз крупные беспорядки на Подоле случились лет пятнадцать назад — я тогда был еще подростком, а телевизоров не было вовсе. Только три канала радиовещания и слухи… самые разнообразные, страшные слухи… Слухов-то и сейчас хватает, подумалось мне…
Ляшенко, по официальной версии, готовил серию таких взрывов — чтобы дестабилизировать обстановку… спровоцировать прогнивший режим на непопулярные меры… и, под шумок, прибрать власть к рукам, разумеется. Но Ляшенко арестован… Организация разгромлена — у них с самого начала не было никаких шансов…
Резкая трель милицейского свистка резанула мне уши, и я машинально обернулся, ища Себастиана…
Это, разумеется, чистое наваждение — просто что-то там творилось, у пропускного пункта… Здесь толпа была еще гуще, у кордона скопилось достаточно возбужденных людей; кого-то — из тех, кто возвращался на Подол с ночной смены в Верхнем Городе или просто шел к родственникам, — не пускали внутрь, кого-то, напротив, не выпускали… Люди в униформе прочесывали толпу, их толкали, мешали продвигаться… О, Господи, сообразил я, да они кого-то ищут!
Она буквально врезалась в меня — иначе бы я ее не узнал; сейчас она походила на любую жительницу окраин — белый платок надвинут на лоб, молодое тело скрыто бесформенной кофтой. Кофта была темная — я, скорее, почувствовал, чем увидел, что на плече у нее расплывается горячее пятно.
