Я предъявил свой пропуск и удостоверение личности. Сказал, что представлял наверху картину из галереи «Човен» и теперь хочу известить владельца, что она пострадала при взрыве.
Меня пропустили. Правда, предварительно обыскали — на предмет оружия, я полагаю.
Бучко, пригорюнившись, сидел за застеленным газетами столом.
— Тебе самогону? — сходу спросил он.
— Лучше вина, если осталось.
— Зачем — осталось? Целая канистра есть. Недавно заправил.
Я отхлебнул теплого вина, оно показалось мне чересчур кислым.
— Слыхал, чего творится? — вздохнул Бучко. — Говорят, постоянные кордоны поставят — теперь так просто не пройдешь… Хотел бы я знать, какие гады…
— Я там был, — сказал я. — Этот твой… ученичок… потащил твой подарок в салон в Пассаже, хотел выставить…
Бучко слегка оживился.
— И что?
— Нет больше того салона…
Он вновь протяжно вздохнул.
— Еще бы немного, и у меня начали их брать, — грустно сказал он, — а, впрочем, хрен с ними… разве они чего понимают. Ладно, будь здоров.
— Тебе того же. — Я поднял стакан.
— Малый хоть цел?
— В шоке…
— Нежные они, — он осуждающе покачал головой, — кишки слабые.
— Брось, не такие уж они нежные. Вон, как нас в свое время скрутили — и по сю пору оправиться не можем… А что до малого — так он там сидел с убитым родственником посреди этой кровищи… Я чего пришел? Худо дело, Игорь… Шум поднялся… Малый сказал, Шевчук у тебя держал что-то… Оборудование какое-то…
— Донести хочет, — спокойно проговорил Бучко.
— Хотел бы — уже донес. Неспокойно ему, понимаешь? Сам-то ты хоть знаешь, что это?
— Так, мелочи это, — буркнул Бучко. — Он лабораторию хотел организовать… фармацевтическую… пока у мажоров допросишься… А я заодно попросил его фильтры мне на змеевик поставить. Он и поставил. А остальное забрал.
— Все равно… Подсудное же дело…
— А мне-то что? Да и потом, Лесь, хотели бы, так давно бы взяли Адама… А ты что, думал, он взрывчатку делает? Нет, он не стал бы. Он же врач, Адась, понимаешь? Он людей жалеет.
— Мажоров-то он не жалеет.
— А чего их жалеть, соколиков? Но Адась никогда не стал бы своих на клочки разносить. Не такой он человек…
Я встал.
— Спасибо, Игорь. Пойду я… Погляжу на эту его… лабораторию…
— Он что, дурак, по-твоему? — удивился Бучко. — А впрочем, может, и дурак. Иди, взгляни. Он на Петра-реформатора десять живет, Адась-то.
С Днепра дул сырой ветер, небо было серым, с розовыми переливами, точно распахнутая створка раковины-жемчужницы. Начал накрапывать мелкий дождик — теплый, совсем летний.
