– Он страшный человек, – продолжала Светлана Федоровна. – Он не допускал меня к своей работе, но я все равно видела, как он вершит свои кремлевские дела. Когда утонула подводная лодка и моряки умоляли вызволить их наружу, он запретил это делать. Он обещал американскому президенту не раскрывать, что американцы виноваты в гибели лодки. А моряки могли рассказать, и их утопили! Вы слышите, их утопили! Пусть об этом узнают их вдовы, дети и матери! – Она обвиняла Вязова в страшных преступлениях, веря, что когда-нибудь его покарают и она будет отмщена. – Когда в Беслане террористы взяли детей в заложники, школьников можно было спасти. Вступить в переговоры. Он приказал стрелять по школе из танков, и всех детей убили по его приказу. А потом при народе он делал вид, что жалеет детей, даже слезы у него появились! Пусть каждую ночь к нему приходят дети с оторванными руками и ногами!
Светлана Федоровна зарыдала, но ее рыдания были сухие, без слез. Слезы давно были выплаканы, оставалась дерущая горло боль.
– И еще про его богатства! Он богаче всех на земле. Он получает деньги с каждой капельки русской нефти, из каждой трубы русского газа. Если русский человек заработает рубль, десять копеек идет ему в карман. Его друзья смеялись: «В России существует неучтенная президентская десятина!» Я долго молчала, но теперь об этом должны узнать все! Он сын блокадников. Его родители экономили корочки хлеба. А он загребает себе все русские богатства, оставляет народ нищим!
Подкопаев видел, как бушует дерево, словно на него налетела буря. Листья трепетали и обрывались. Ветви напряглись и трещали, как провода, по которым бежит ток высокого напряжения. Из кроны исходило свечение, будто в глубине она пылала.
– Я ненавижу его! У него будет страшная смерть! Страшнее, чем у Саддама Хусейна и Каддафи! Его друзья, которые клянутся ему в любви, сами отдадут его палачам! И я буду смотреть, как он мучается! И ни одной слезинки во мне! Ни одной слезинки!
Светлана Федоровна вскочила и выбежала из зала. Вслед ей летели листья, сорванные с вещего дерева.
В дереве продолжали трещать электрические разряды. Среди ветвей мерцали зарницы. Подкопаев чувствовал плотные порывы ветра, которые давили ему на лицо, толкали в грудь. Эти вихри обладали волшебной природой. Они веяли из той поры, когда земля была молодой, дымились вулканы и в каждой капле лазурных морей рождалась жизнь, жадно тянулась к солнцу. Силы, излетавшие из дерева, касались экспонатов музея. Окаменелости оживали. От кремня отслаивались отпечатки папоротников и начинали зеленеть. В черных спиралевидных раковинах шевелились моллюски, ползли по стенам. Тусклая окаменелая рыба покрылась серебряной чешуей, раскрывала красные жабры, стучала слизистым хвостом. Над головой Подкопаева с треском крыльев пронеслась огромная стрекоза, осмотрела его громадными изумрудными глазами.
