Николай вывернул пакет на стол. Билет на рейс Аэрофлота… завтра. Синий служебный паспорт, — который выдавался ему как специалисту, командированному с целью мелиорации земель на ближнем Востоке. Прикрепительный талон в физкультурную организацию — за границей комсомольских не было…
— Положено комсомольский билет сдавать, да ладно, возьму грех на душу — сказал полковник — езжай, рейнджер. И возвращайся…
* * *
Отца дома не было. Болел… лечился. Николай дал себе зарок, что съездит и проведает — но знал, что сдержать его не сможет. Да и незачем… обоим душу то рвать.
Мать… рано поседевшая, нервно перебирающая в руках недоконченное шитье — молча собрала на стол. Села напротив. Николай ел жадно… про такое говорят — смотри ложку не проглоти. Домашней стряпни он не видел несколько месяцев… хотя такие же макароны по-флотски, как и в столовке части.
— Все нормально — сказал он матери, когда тарелка опустела.
— Положить еще?
— Да не, мам, сыт я… Я ненадолго…
— Куда? — только и спросила мать — опять…
— Да не… туда больше не ногой. Дамаск, мам. Это вообще африканский Париж, цивилизованная страна. Там и воевать то не придется. Буду местным товарищам… опыт так сказать передавать. Там никаких душманов, ничего нет.
Мать резко отставила табуретку так, что она грохнулась об пол. Вышла из кухни…
Николай налил себе чая. Не выдержал, пошел следом. Мать тихо плакала, сжавшись в кресле.
— Ну что ты, мам… — он не знал, что еще сказать и что сделать — там нет войны. Зато там чеками платят. Вернусь, кооператив куплю. Семьей обзаведусь…
— Будь прокляты эти чеки… — сказала мать, и тут опомнилась, схватила за руку — прости, Господи, дуру старую… Язык как помело. Ты главное возвращайся. И вперед не лезь… найдут, кого послать. Главное — никуда не ввязывайся, обещаешь?
— Обещаю, мам. Обещаю…
Но мать почему то снова заплакала…
Москва, СССР. Бутово. 12 сентября 1988 года
На столе лежит молодчик
Тускло свечи горят
А это был убит налетчик
За него — отомстят…
Народная воровская песня
Две машины — новенькая Лада-восьмерка и старый, с просевшими рессорами Иж-пирожок, маленький фургон, стояли во дворе самого обычно панельного дома — девятиэтажки, где-то на окраине Москвы. Дом был самым обыкновенным — высоким, в меру обшарпанным, с полощущимся на веревках выстиранным бельем и разномастными скворечниками самодельно застекленных балконов. Был рабочий день, точнее — день то к концу шел, но время было самое законное, рабочее, пяти часов еще не было. Это был спальный район, один из многих, которых построили при «непотоплямом бровеносце» и люди ездили на работу за несколько километров. Поэтому — сейчас во дворе была только компания старичков, азартно шлепающих костяшками домино по покосившемуся столу, да пара мамаш, важно наматывающих круги с колясками вокруг дома. Да эти две машины, стоящие около одного из подъездов и приехавшие непонятно к кому…
