Когда профессор и Прингль вошли в отель, под пальмы, Прингль вдруг уронил книгу на маленький столик, словно она жгла ему пальцы. Священник с любопытством взглянул на нее; на переплете сверху было крупными буквами вытеснено следующее двустишие:
Кто в эту книгу посмотрел,
Тот смерть крылатую узрел.
Внизу же, как патер обнаружил несколько позже, были такие же предостережения на греческом, латинском и французском языках. Профессор и Прингль вошли в ресторан, с потребностью выпить чего нибудь, вполне естественную после перенесенных волнений и усталости, и Опеншоу окликнул лакея, который принес им два коктейля.
— Надеемся, вы пообедаете с нами, — сказал профессор миссионеру, но м-р Прингль с улыбкой покачал головой.
— Извините меня, — сказал он, — я хочу пойти куда-нибудь и вступить в сражение с этой книгой и со всей этой историей в одиночестве. Не могу ли я воспользоваться вашей конторой на час или два?
— Но я думаю… Я боюсь, что она заперта, — ответил Опеншоу несколько удивленно.
— Вы забываете, что там есть дыра в стене.
Преподобный Льюк Прингль улыбнулся самой широкой своей улыбкой и исчез во мраке улицы.
— В конце концов довольно странный субъект, — сказал профессор, нахмурившись.
Он был несколько удивлен, увидев, что патер Браун беседует с лакеем, принесли коктейли, и, по-видимому, о самых интимных делах лакея, потому что упоминалось имя какого-то ребенка, который теперь был уже вне опасности. Он высказывал некоторое удивление по поводу этого факта, недоумевая, каким образом мог священник познакомиться с таким человеком; но патер Браун сказал только:
— О, я ведь обедаю здесь по несколько раз в год и беседую с ним время от времени.
Сам профессор, который обедал здесь около пяти раз в неделю, подумал, что ему никогда и в голову не приходило беседовать с лакеем, но его мысли были внезапно прерваны вызовом к телефону. Голос, который его вызывал, назвал себя Принглем; голос был как-то заглушен, но вполне возможно, что его заглушали все эти заросли бороды и бакенбард. Того, что он сообщил, оказалось вполне достаточно, чтобы установить тождество.
— Профессор, — сказал голос, — я больше не в состоянии выносить это. Сейчас я сам загляну в нее. Я говорю из вашей конторы, и книга лежит напротив меня. Если что-нибудь случится со мной, то это будет моим прощанием с вами. Нет. Не пытайтесь остановить меня. Все равно вы не успеете. Я раскрываю книгу. Я…
Опеншоу показалось, что он слышит отзвук какого-то содрогания, какого-то трепета, какого-то беззвучного падения: потом он несколько раз прокричал в трубку имя Прингля, но больше он ничего не услышал. Он повесил трубку и придя в свое великолепное академическое спокойствие отчаяния, вернулся к столу и тихо занял свое место. Затем, с полнейшим хладнокровием, словно описывая провал какого-нибудь незначительного фокуса на одном из сеансов, он рассказал священнику все подробности таинственного кошмара.
