— Вы хотите говорить с Троцким? Я здесь!
И он произнес речь, самым энергичным образом объяснив свою позицию относительно Дыбенко, которого считал дезертиром. Личность Троцкого, его речи обладали такой магической силой, пишет Хаммер, что моряки успокоились и даже устроили ему триумфальный прием…
Троцкий проиграл Сталину не потому, что ему мешала слабая психика, а потому что он фактически и пальцем не пошевелил для того, чтобы сохранить свое место в партийном руководстве. Ради сохранения своего положения и власти Троцкий не пожелал пожертвовать своими убеждениями.
У него была масса достоинств — искрометный блеск ума, неисчерпаемый запас энергии, страстное красноречие и мужество, храбрость, решительность и способность брать на себя ответственность. Но это лишь часть портрета — Троцкий был еще самоуверенным и безапелляционным, колючим, нетерпимым и властным.
«Более чем любая другая фигура в русской революции Троцкий оказался способным поднимать массы силой своего революционного темперамента и блестящего ума, — писала Анжелика Балабанова. — Но он не вызывал личных симпатий, или если и вызывал, то не мог долго удерживать их, особенно в близких отношениях среди друзей и товарищей. Его высокомерие было равно его талантам и способностям, а его манера проявлять его в личных отношениях часто создавала дистанцию между ним и людьми из его окружения, которая исключала и личную теплоту, и какое бы то ни было чувство равенства и сотрудничества».
Лев Давидович демонстрировал свое превосходство окружающим и не мог рассчитывать на любовь партийного аппарата, ненавидевшего людей ярких.
Борис Георгиевич Бажанов, бывший секретарь Сталина, описал заседание политбюро, на котором Троцкий громил «бездушных партийных функционеров, которые каменными задами душат всякое проявление свободной инициативы и творчества трудящихся масс».
Молотов, поправляя пенсне и заикаясь, ответил:
— Не всем же быть гениями, товарищ Троцкий.
Сталин, который не был в эмиграции в отличие от Ленина, Троцкого, Зиновьева и других, оказался своим для партийном массы, которая поспешила присоединиться к правящей партии, не зная ни ее истории, ни существа споров внутри руководства.
Генсек использовал то, что многие оппозиционеры в царские времена эмигрировали. Пока был жив Ленин, это считалось заслугой: «уехал из страны, спасаясь от полиции». После смерти Ленина Сталин стал говорить, что эти люди «на самом деле партии не знали, от партии стояли далеко и очень напоминали людей, которых следовало бы назвать чужестранцами в партии».
