— Миль пардон, мадам! Я собираюсь спать!
— А ты, мамочка, спи!
— Кто здесь? — крикнул испуганный граф.
— Не ори, воров нету! — успокоил его Мирон Миронович. — Это я! По делу! — и, встав на цыпочки, он повел натруженное ухо по стене, оставляя влажный след на обоях…
Незаметен рассвет на юге. Море ловит первые лучи, — голубоспинные, серебробокие, — плывут они, как стаи форелей, и повторяются в водах и окнах. Номерантки выходят с разноцветно-перистыми метелочками (метелочки вот-вот улетят из полусонных рук!); повар, прикрепив булавками к стене золотой лист клейкой бумаги, принимает провизию и смотрит, как бьется попавшаяся первая муха; конюх выводит на утреннюю прогулку графскую кобылу, и она, подтанцовывая, идет важно, как ее хозяин. Молодая татарка приходит с корзинами фруктов, садится на порог «Пале-Рояля», ей не страшен швейцар, не дорог сон ботов и жильцов:
— Цэлэбны абруко-ос! — распевает она в полный голос. — Сыла-адкы абрукос!
Мирон Миронович устал, болит шея, склеиваются веки, и голова клонится вниз. Но ухо его улавливает такие слова, что он вскидывает голову, и веки разрывают клей. За стеной — всхлипыванья женщины, топоток мужчины, щелканье дверного замка, — и мужские шаги в коридоре. Мирон Миронович потирает рукой лоб (утро, как снег, рябит в глазах), отпирает дверь и выскакивает в коридор.
Сидякин бежал из ванной комнаты, в его руке плясал стакан воды, стакан плясал и оплевывал воду.
— Авто или изво! — крикнул уполномоченный на ходу, и бакенбарды полезли ему в рот. — Срочно!
Придерживая правой рукой в грудном кармане бумажник, а левой — в жилетном кармане часы, Мирон Миронович сбежал вниз и велел швейцару нанять извозчика (автомобили заказывались с вечера). Мирон Миронович присел на пороге рядом с татаркой, расспрашивал, как сажают абрикосы, сколько пудов снимают с дерева и большой ли налог берут с владельцев фруктового сада. К под’езду подкатил извозчик, швейцар поднялся наверх, и вскоре из гостиницы вышла женщина в кашемировой шали, а за женщиной — Сидякян в клетчатой пижаме и ночных туфлях. Мирон Миронович пощупал абрикосы, отобрал пяток покрупней, стал торговаться, но татарка махала руками и вырывала абрикосы.
— Мосье Сидякин! — сказала женщина, сидя в пролетке. — Мы разошлись, как в море корабли.
Швейцар поставил на козлы чемодан, женщина дала швейцару рубль, и экипаж тронулся, поднимая пепельный хвост пыли.
— Ирма, под… — запнулся Сидякин, простирая руки к женщине. — Подож…
