— Здорово, дед.
Тот сдержанно поклонился и огорошил:
— С кем имею честь?
И с таким неподдельным, ненаигранным достоинством произнес это, а ясные глаза заблестели вдруг так необыкновенно ярко и молодо, что Бурлак проглотил скользнувшие на язык насмешливые слова, погасил ироническую улыбку, спросил только:
— Чей будешь, дед?
— Верейский. — Он снова поклонился. — Борис Александрович Верейский. А вы?
Бурлаку ничего не оставалось, как представиться.
— Знаю вас, — тут же живо откликнулся Верейский. — Понаслышке, разумеется. Живу на реке, а по ней вести быстрее телеграфа. Вы ведь за главного у трубостроителей?
— Заглавный, да еще с красной строки, — шутливо подтвердил Бурлак. — Оставили вот за кострового. Пошел за валежником, да залюбовался этими уродцами. Как на подбор.
— И уродством, оказывается, можно любоваться. Стало быть, и урода можно любить?
Застигнутый вопросом врасплох, Бурлак ответил неуверенно:
— Наверное. «Любовь зла, полюбишь и козла».
— Помните еще, — удивился Верейский. — А мне иногда кажется, будто все прежнее позабыто и вычеркнуто. Выброшено за борт. Все! Обычаи, обряды, вера и…
— Да нет, не все. Осталось кое-что…
— Кое-что, — со вздохом повторил Верейский. — По-моему, вгорячах и в спешке мы выбросили немало ценного…
— Например?
— Доброту. Сострадание. Милосердие…
Так разговаривая, они набрали по охапке хвороста. В четыре руки быстро натаскали гору сушняка. Палочка к палочке, будто строя какое-то важное сооружение, Верейский сложил прутики и сучья островерхим чумом, сунул внутрь кусочек бересты. От первой спички костер вспыхнул и заполыхал.
— Не курите? — спросил Верейский, придвигаясь поближе к огню. — А я подымлю, с вашего позволения.
«Какая изысканность!» — хотел съязвить Бурлак, но опять промолчал. В этом сухощавом и крепком, как кедровый корень, старике была какая-то необычность — настораживающая и притягивающая одновременно. За его внешней горделивой изысканностью чудилось что-то очень значимое, и Бурлаку захотелось добраться до этого «что-то».
В длинный мундштук аккуратно вставив сигарету, Верейский прикурил от вынутого из костра прутика.
— Ушицы свеженькой захотелось?
— Ушица — это так… Приложение. Дней через пять — семь придут сюда баржи с трубами и горючим. До Гудыма — не дотянут. Не успеют вернуться. Придется разгружать здесь.
— В воду?
— За пять дней мы здесь такую площадку отгрохаем. И кран поставим, и емкости…
— За пять дней? — удивился Верейский.
— Больше не отпущено. На Севере все время — ножки по одежке.
