Начнем сначала | страница 17
Едва появился Пал Палыч Ткачев, как Сталина протрубила:
— Марфа! Кличь соколов на пир!
В таком составе они не раз сидели за этим столом, оттого по первому зову хозяйки быстро расселись в привычном порядке, наложили закуски, наполнили фужеры и рюмки. И вот уже поднялся Феликс Макарович Кириков.
— Други мои! — забасил он низким, с хрипловатыми нотками голосом. — Подымем чару сию за долгожданную встречу с нашим атаманом. С приездом, Максим!
Выпили дружно, аппетитно и до дна.
— Как, Максим, Венгрия? — спросил Феликс Макарович после второй рюмки неразведенного спирта.
— Как в песне, — откликнулся Бурлак.
Легко выпрыгнул из-за стола, подсел к пианино и, кинув пальцы на клавиши, запел:
После этого «Эх!» вторую половину куплета грянули хором, а Феликс Макарович пристукивал вилкой по бутылкам и фужерам.
И снова подхватили песню, да еще громче, напористей и слаженней, притопывая, прихлопывая, присвистывая.
Когда Бурлак воротился за стол, Сталина, норовя заглянуть ему в глаза, насмешливо спросила:
— Подстрелил мадьярочку?
— Подстрелил, да съесть не успел: объявили посадку.
— Чем-нибудь все-таки поразила тебя Мадьярия? — спросил Феликс Макарович.
— Хорошо живут. Весело. Обеспеченно. Красиво. Молодцы!
— С кем подружился? — спросила Сталина.
— С догом.
— Странная фамилия, — заметила Лена.
— Да нет, это не фамилия. Обыкновенный пес. Только бронзовый.
Лена сразу засыпала отца вопросами:
— Какой пес?.. Почему бронзовый?.. Где ты с ним познакомился?..
Пришлось Бурлаку рассказать о бронзовом доге, о старике и Олге.
— Берегись, Марфа! — воскликнула Сталина. — Уведет от тебя Максима эта Ольга… Смотри, смотри, как он покраснел. Угадала ведь? Угадала? Держи, Марфа, ей-богу — уведет!..
И в самом деле Бурлак покраснел. Не ведая того и не желая, Сталина ударила по чувствительному месту. Олга в ее устах превратилась в Ольгу, породив в сознании Бурлака образ любимой.
Приметив смущение отца, Лена поспешила к стереофоническому проигрывателю. Загремела музыка. Подхватив Юрника за руки, женщины выскочили из-за стола и принялись самозабвенно и яростно хороводить вокруг невесть как оказавшегося в центре Феликса Макаровича.
Бурлак подсел к жующему Ткачеву. Тот медленно дожевал, отпил глоток сухого вина, обтер салфеткой полные губы и лишь после этого сказал: