Расцеловала пса в нос, в глаза, в лоб. Осторожно опустила на пол. Вздохнула прерывисто и длинно и снова стала перебирать свой гардероб.
Дорогие наряды она не взяла. Зачем? Коль доведется воротиться (где-то, на самом донышке ее души, жила такая мысль) — доносит, дофорсит; ну, а коль не суждено — пусть Лена носит. «А если та… новая… молодая… бесстыжая — это точно! — почнет выряжаться в мои соболя да норки? Не наживала — не жалко. Максим не остановит. Обезумел мужик. Неуж для нее, для первейшего врага своего?..» Решила надеть каракулевую шубу и каракулевую шляпку с полями. Тряслась над ними, надевала лишь по великим дням, а тут… Может, еще все отстоится. Образумится. В крайнем случае… Ах, да никаких крайних случаев, похоже, не будет…
Как ни разборчиво отбирала, а два больших чемодана все-таки набралось. Да еще сумка через плечо.
Часы пробили полночь, когда Марфа наконец закончила возню с вещами. Самолет улетал в шесть утра. Ложиться в постель не имело никакого смысла не потому, что могла проспать — разбудил бы шофер, а потому что знала: не заснет. Да и какой сон в родном доме, который через четыре часа покидаешь насовсем?..
Неторопливо и бездумно она ходила по пустым освещенным комнатам. Как по кладбищу. Меж знакомых могил. Пробираясь к той единственной, на которой споткнулась ее жизнь, и никому не ведомо было, как пойдет она дальше и пойдет ли, а может, покатится кубарем или поползет юзом.
Марфа помешанно ходила из комнаты в комнату. Останавливалась перед зеркалами и картинами, перед сверкающими стеклами сервантов, набитых хрусталем, серебром, фарфором. По вещичке, по штучке собирала она это сверкающее великолепие. И зачем? Для кого? Что-то ради моды. Что-то, чтобы не отстать от подруг. Но большинство — для блеска, от избытка средств и возможностей. Еще недавно она гордилась этими редкостными кофейниками, фужерами, кубками, бокалами, рюмками и рюмочками, могла их часами перетирать и переставлять, а потом подолгу любоваться ослепительным блеском. Теперь все это собрание дорогих сервизов, наборов, гарнитуров показалось никчемушными, пустячными побрякушками.
В глубине души зрело что-то угрюмое, жесткое и неумолимое. Постепенно это «что-то» и завладело женщиной, властно требуя выхода, прорыва наружу, погнало и погнало Марфу по роковому кругу, и та все убыстряла и убыстряла шаги и скоро слепо заметалась по квартире как только что пойманная, впервые загнанная в клетку львица.
