— Правда? — спросила я, с удовольствием слушая бабушкин рассказ.
— Да, тут был замешан другой. Какой-то певец.
Я с большим интересом открывала ранее неизвестную мне страницу жизни родителей.
— Какой певец? Из ее ансамбля? — спросила я.
Когда-то моя мама пела в фольклорном ансамбле. Мне всегда было трудно поверить, что эта располневшая женщина с химической завивкой на голове в юности была звездой фольклорной сцены в Эдинбурге. Тем не менее это чистая правда. В начале семидесятых она разъезжала по всей Шотландии, выступала в клубах и барах и на сцену выходила в каких-то немыслимых туниках, вся пропитанная китайскими благовониями. Она даже играла на гитаре. К тому времени, как я стала помнить себя, эта часть ее прошлой жизни была уже прочно забыта, замечательные туники тщательно упакованы и отправлены на чердак, а гитара висела в чулане под лестницей. Каждое Рождество мама доставала ее и радовала нас «Маленьким осликом» — эту песенку она всегда исполняла просто потрясающе. Вот, пожалуй, и все, что осталось от неотразимой красотки-хиппи, которой она была когда-то. В начале восьмидесятых она как-то незаметно влилась в сообщество таких же, как все, домохозяек нашего района. Теперь в ее представлении провести прекрасный вечерок означало выпить бокал-другой вина в гольф-клубе, заказать готовый ужин на двоих от Марка и Спенсера, глотнуть немного джина с тоником перед телевизором и поскорее отправиться в кровать с каким-нибудь дурацким историческим романом. Кем она стала? Обыкновенной женой учителя с рабочей окраины. Мы с Фионой называли ее Фиалкой. Она очень заботилась о том, что про нее говорят соседи. Носила идеально выглаженные платья темно-синего цвета. У нее было два плаща фирмы «Барбор» — один на выход, а второй для прогулок с собакой. Когда отец арендовал дом в Альгарве с прекрасной площадкой для игры в гольф, она была на седьмом небе от счастья. Думаю, если бы отец смог купить автомобиль марки «Рэндж Ровер», моя мама могла бы с уверенностью считать, что жизнь удалась. Трудно себе представить, что когда-то она ходила с немытыми волосами, в цветастом пиджаке и в широченных брюках-клеш.
Отношения с родителями приносили мне мало радости. В глубине души я очень уважала отца, и его мнение для меня много значило. Но чем больше я старалась произвести на него впечатление, тем сильнее, казалось, он раздражался. Так было всегда, сколько я себя помню. Он всегда оставался для меня далеким и холодным, я же, не находя в нем отклика, стала много дерзить и умничать. Вот вам и результат: теперь мы с ним вообще не поддерживали никаких отношений. Мама гораздо мягче, она не скрывала своей любви ко мне. Она всегда была рядом, ласкала меня, сокрушенно кудахтала, залечивая мою малейшую царапину, и пичкала шоколадными тортами. Она ведь не работала, всегда была дома, как и полагается добродетельной жене и заботливой матери. Ее безграничную любовь и преданность мы, дети, принимали, как должное. Всю свою жизнь мама посвятила нам. Я не сомневалась, что она пожертвовала карьерой, независимостью, а может, даже своим истинным «я» ради того, чтобы просто быть хорошей женой своего любимого мужчины. Меня возмущало, что отец заставил ее пойти на это, но еще больше бесило, что мама безропотно согласилась. Мне было всего десять лет, когда я поклялась, что никогда не стану такой, как она. Ни за какие коврижки не поступлюсь ради мужчины своими амбициями, своими заветными желаниями. Я буду сильной там, где моя мать допустила слабость. Так или примерно так мне думалось тогда. Пожалуй, именно в то время мы и стали постепенно отдаляться друг от друга.
