Была страшная буря той ночью. Великий гром бегал по горам и метал огненные стрелы на землю, и не знали люди, за что наказан Джиркин, когда увидали его хижину, объятую пламенем.
Плакали черные тучи той ночью, плакали старые березы — заплакал тогда и Джиркин.
И снова пришел Баджей к соседу и сказал:
— Вот ты теперь беден, Джиркин, — продай мне твоих оленей и ты будешь богат!
— Владей своим богатством, а я буду пасти моих оленей! — ответил Джиркин и ушел.
Долго бродил он. Старые сосны укрывали его в непогоду, холодные скалы защищали от злых ветров, но никто не мог укрыть и защитить его маленького сына, и одна только темная ночь знала, почему Джиркин стал бездетным, да хищные вороны три дня и три ночи каркали в трущобе, веселясь за сытным обедом.
И проклял то место Джиркин и, проливая слезы, пошел еще дальше. Пошел он туда, где горы громоздятся к небу вечно-снежными вершинами, где родятся тучи и реки; пошел Джиркин и забыл, что олени оставляют след; а старая старуха-горе, бродя по свету, увидала те следы, пошла по ним и настигла Джиркина, и не стало у него оленей.
И был теперь Джиркин нищий и сирота; но слезы не потекли из его глаз. Лютая злоба разожгла его сердце и оно поглотило слезы; только глубокие морщины еще резче залегли на его высоком лбу, да в глазах заиграли зарницы от той грозы, что бушевала в его сердце.
И не приходил теперь Баджей к своему соседу.
Шли годы. Вершины снежных гор все так же курились тучами; все те же речки шумели по долинам; те же скалы стояли по краям темных ущелий; но там, где были молодые рощи, теперь стояли тенистые леса, там, где дымился очаг Джиркина, теперь шумели молодые березки, и там, где лежал когда-то отец богатого Баджея, теперь возлег он сам, и смерть стояла у порога.
И сказал Баджей:
— Хочу умереть и не могу! Пусть придет Джиркин и скажет доброе слово, — тогда умру!
И пришел Джиркин.
— Прости меня, — шепчет Баджей, — прости, брат мой!
Молчит Джиркин.
— Разве огонь любви потух в сердце твоем?
— Давно!
— И ты не можешь прощать?
— Я проклял мать свою и отца.
— Но посмотри, — может быть, в сердце твоем еще осталось хоть немного жалости, и тогда прости меня, дай мне увидать жилище отцов.
— Что тебе в моем прощении!
И задрожал всем телом Баджей и тихо прошептал:
— Прости меня, брат мой, — это я сжег твою хижину!
— Ты?!
— Да! — хрипел Баджей, — и это я же… это я забил сына твоего!
— Это ты убил его? — закричал Джиркин, и в глазах его блеснули огни ярости, а правая рука потянулась к кинжалу.
