Миссис Сиссли едва может произнести это, едва может высвободить слова, потому что с ними уйдет последний остаток давних грез о будущем ее Оливера. Руки остаются сжаты на миг дольше, словно удерживая надежду в Вулвергемптоне.
— Мой муж, — говорит она, и ее язык касается некоторой горечи на ее нижней губе, — мой муж владел Фолкеркским[97] Железоделательным Заводом. — Горечь также внутри ее правой щеки. Язык прижимается туда, губы сжимаются и белеют. — Два миллиона гранат Миллса[98]. Он нажил на войне целое состояние.
Миссис Сиссли не шевелится, но ее глаза расширяются.
— В Ирландии есть земли, — говорит она наконец, — дом и земли. Они были… — Она не может выговорить. Просто не может. Потом качает головой, и слова выскакивают сами: — …для Оливера.
Она разжимает руки, ладони раскрываются, и душа ее сына улетает.
— Сегодня дождь, Рути!
Бабушка кричит снизу, со своего излюбленного места у очага, и звук проходит сквозь пол моей комнаты.
Она знает, что я знаю. Она знает, что я здесь, наверху, во время дождя и смотрю, как он плачет, и его слезы стекают по окну в крыше.
— Сегодня дождь, Бабуля! — откликаюсь я.
Она не может больше подниматься наверх, к моей комнате. Если она поднимется, то уже никогда не спустится.
— Когда в следующий раз я пойду наверх, то и останусь Наверху, — говорит она, и мы понимаем, что она имеет в виду.
В такие дни, как сегодня, весь дом словно бы находится в реке. Поля завернуты в тонкий дорогой шелк дождя, мягкий и серенький. Вы ничего не видите, но слышите, как вода течет и течет, будто целую страну смывает водой, минуя, однако, нас. Я часто думала, что наш дом уплывет в устье прямо из Графства Клэр. Возможно, он все-таки уплывет.
Но чтобы удержать его, я напишу здесь о нем.
Поезжайте из Энниса на запад по дороге, которая поднимается вверх и проходит мимо старой туберкулезной больницы. Когда-то в ней много месяцев провела Нелли Хейз и семьдесят лет спустя сказала, что помнит, как видела там синих бабочек. Въезжайте прямо на холм, плетитесь позади автобуса Ноэл[99] О'Ши — этот автобус еле тащится по дороге, — и те, кого Мэттью Фитц называет Школярами, помашут вам, оборачиваясь и корча слабоумные рожи, напоминающие лица их дедушек.
Поверните налево и поезжайте мимо больших зданий времен экономического Бума[100] и роста цен на недвижимость — памятников того времени с семью ванными, — затем возьмите правее и увидите, что дорога вдруг становится узкой, а придорожные деревья высокими, поскольку Совет прекратил подрезать их. Теперь вы в зеленом тоннеле, петляющем все дальше и дальше. Вот это
