В такие сумрачные периоды я не способен думать, чувствовать, желать. Я могу выводить на бумаге лишь цифры или каракули. Я не испытываю чувств, и, если бы умер тот, кого я любил бы, мне показалось бы, что эта смерть произошла на иностранном языке. Я не могу; я словно сплю, а мои жесты, слова, уверенные действия — это лишь периферийное дыхание, ритмический инстинкт любого организма.
Так проходят дни моей жизни, я даже не могу сказать, какая часть моей жизни прошла не так, если бы я мог это подсчитать. Иногда мне приходит в голову мысль, что когда я снимаю с себя этот паралич, то, возможно, я не остаюсь обнаженным, как предполагаю, и что вечное отсутствие моей настоящей души прикрывает неосязаемая одежда; мне приходит в голову, что мысли, чувства, желание тоже могут быть оцепенением перед более сокровенными мыслями, более моими чувствами, перед волей, потерянной где-то в лабиринте, коим я, на самом деле, являюсь.
Как бы то ни было, я позволяю этому быть. И богу или богам, какие бы они ни были, я отдаю то, чем я являюсь, следуя велению судьбы или воле случая, хранящего верность забытой договоренности.
127.
Я не возмущаюсь, потому что возмущение — удел сильных; я не смиряюсь, потому что смирение — удел благородных; я не молчу, потому что молчание — удел великих. А я не силен, не благороден и не велик. Я страдаю и грежу. Я жалуюсь, потому что слаб, и, поскольку я человек творческий, развлекаюсь тем, что придаю моим жалобам музыкальное звучание и организую мои мечты в соответствии с наилучшим, с моей точки зрения, представлением об их красоте.
Я жалею лишь о том, что я не ребенок и потому не могу верить в мои грезы, что я не безумец и потому не могу отстраниться от души всех тех, кто меня окружает ‹…›
И восприятие мечты как реальности, слишком глубокое проживание грез взрастило этот шип на ложной розе моей воображаемой жизни: даже грезы мне неприятны, потому что я нахожу в них изъяны.
Даже раскрашивая это стекло цветными тенями, я не могу заглушить шум чужой жизни, на которую смотрю со стороны.
Блаженны изобретатели пессимистических систем! Они не только прикрываются тем, что создали нечто, но и радуются тому, что дали объяснение, и включают себя во вселенскую боль.
Я не жалуюсь на мир. Не протестую от имени вселенной. Я не пессимист. Я страдаю и жалуюсь, но не знаю, плохо ли страдание, и не знаю, свойственно ли человеку страдать. Какая мне разница, так ли это или нет?
Я страдаю, не знаю, заслуженно ли. (Преследуемая косуля.)
