67.
Как часто я, добыча поверхностности и ворожбы, ощущаю себя человеком. Тогда я живу весело и существую ясно. Плыву по течению. И мне приятно получить заработанное и уйти домой. Я чувствую время, не видя его, и меня радует всякая органическая вещь. Если я размышляю, я не думаю. В такие дни мне очень нравятся сады.
Не знаю, что такого странного и бедного есть в сокровенной сущности городских садов, что я могу хорошо прочувствовать лишь тогда, когда не чувствую хорошо самого себя. Сад — это квинтэссенция цивилизации — безымянное видоизменение природы. Там есть растения, но есть и улицы — улицы. Растут деревья, но под их сенью есть и скамейки. Вдоль линии, обращенной к четырем сторонам города и только там широкой, скамейки больше, и на них почти всегда есть люди.
Я не испытываю ненависти к упорядоченности цветов в клумбах. Однако я ненавижу общественное употребление цветов. Если бы клумбы находились в закрытых парках, если бы деревья росли в феодальных углах, если бы на скамейках никого не было, мне было бы чем утешаться в бесполезном созерцании садов. Однако в городе расчерченные по линейке, но полезные сады для меня подобны клеткам, в которых у цветистой спонтанности деревьев и цветов есть пространство лишь затем, чтобы у них его не было, место, с которого им не сойти, и сама красота без присущей ей жизни.
Но бывают дни, когда этот пейзаж мне принадлежит и я вхожу в него, как персонаж комической трагедии. В такие дни я заблуждаюсь, но, по крайней мере, в определенном отношении я счастливее. Если я отвлекаюсь, то думаю, что у меня действительно есть дом, очаг, куда я могу вернуться. Если я забываюсь, то становлюсь нормальным, предназначенным для какой-то цели, чищу другой пиджак и читаю газету целиком.
Но эта иллюзия длится недолго как из-за того, что она недолговечна, так и из-за того, что наступает ночь. И цвет цветов, тень деревьев, линии дорожек и клумб, все улетучивается и сжимается. Над ошибкой и над тем, что я — человек, вдруг распахивается, как если бы дневной свет был скрытым от меня театральным занавесом, большая звездная сцена. И тогда я забываю глазами бесформенный партер и жду первых актеров с трепетом ребенка, попавшего в цирк.
Я свободен и потерян.
Я чувствую. Я остужаю лихорадку. Я есть я.
68.
Усталость от всех иллюзий и от всего того, что есть в иллюзиях — их утрата, бесполезность их наличия, предусталость от необходимости их иметь для того, чтобы их потерять, горечь оттого, что они были, умственный стыд оттого, что ты их питал, зная, что они так закончатся.
