Это может стать опасной привычкой: отсекать от сердца очередную любовь. С треском выбрасывать из головы очередного мужчину. Потому что на тебя сразу низвергается слишком много лютой свободы. И я очертя голову слишком яростно бросаюсь в эту свободу. Самое лучшее мое время…
Мой приятель Женя Лыгин окопался в Нижнем и смотрел на меня как на стихийное бедствие, которое нужно просто пережить. Его спасает только то, что я настигаю его редко. Ибо ему досталась трагичная роль быть моей — единственной на всем белом свете — «лучшей подругой». Нет, не так. Другом, на которого можно вывалить все свое нутро. Именно ему принудительно, в обязательном порядке, выбалтываются все самые страшные тайны, безапелляционно изливаются самые жестокие обиды и с блеском в глазах пересказываются самые циничные подробности. На зоне, я слышала, это называется: «найти свободные уши». Но… Получается, что Женя — единственный, кто меня действительно знает.
И поэтому он уже не знает, чего еще от меня ожидать.
И вот теперь, посмотрев на меня недоверчиво сквозь стекла очков, он осторожно спросил:
— А как ты узнала… что приехал Голубович?
Я чуть было не ответила еще более осторожно: «А это… кто?» Но вовремя догадалась: эту фамилию постоянно печатали в «Лимонке» в списке национал-большевистских политических заключенных…
Такое я наблюдала впервые. Человек шел по улице и плечами двигал перед собой плотный, густой, спрессованный воздух. Это тугое вторжение упругой, почти опасной, не различимой глазом волны я почувствовала метров за двадцать. И обернулась. Человек шел по улице и двигал воздух… Я не мистификатор. Если я говорю: «было», значит, было…
Женя — я видела краем глаза — стушевался и сник. Немного не профессиональный военный, он знает суть слова «субординация». При всех своих медалях «За отвагу» он оставался рядовым партийцем. Вновь же прибывшего уже успели сравнить с «тридцатилетним сталинским полковником». Темная история его ареста — битая карта его арестантской судьбы! — упала абсолютно в масть другим арестантским судьбам в криминальном пасьянсе национал-большевизма. Все было как всегда: красиво, трагично и — «ни за что»…
Он среди других был с Лимоновым во время их знаменитого ареста в медвежьем углу на Алтае в апреле 2001 года. И вместе с этими «другими» его отпустили.
Его черед пришел в 2002-м. ПРОРЫВ на сентябрьском «Антикапе» дорого ему обошелся. Из всей несущейся на ментов массы народа на площади Маяковского только их с товарищем наугад выхватили из толпы и обвинили в избиении милиционера. А он разве что ломился впереди всех бешеным тараном… Каждая демонстрация — репетиция революции.
