Подобная мрачность в работах была раньше несвойственна дракону, тщательно скрывающему свои эмоции за показной веселостью, но после той встречи что-то в нем изменилось, заставляя острее чувствовать свое одиночество, скрываемое столько лет даже от самого себя. Когда на Шуна накатывала тоска, он либо звал в гости Леирзиля, либо рисовал, выбирая для своих картин самые яркие природные краски и много солнечного света. Теперь же ему претила эта фальшивая и показушная яркость.
Шун провел пальцами по подрамникам, не прикасаясь к холсту, но не потому, что не хотел повредить свежую краску. Если притронуться к картине, рисунок, в который была вложена толика магии, начинает жить. Луна прячется за набежавшие тучи, но вновь выглядывает, упорно пробиваясь к одинокому дереву, словно желая разделить его боль и скрасить одиночество. На шиповнике вырастает маленький бутон, который вот-вот должен будет раскрыться навстречу солнечному свету. Только на последней картине не было ни малейшего просвета. Она словно отражала состояние души дракона, холодной и изломанной, словно его…
— Нет. Только не вспоминай. Не думай. Нельзя.
Шун быстро покинул мастерскую, чтобы добраться в кухню.
— Где-то тут у меня оставалось немного вина после прошлого визита Леирзиля. — Постояв минуту, вспоминая, куда он мог засунуть початую бутылку, дракон достал искомое и бокал, а затем направился в комнату, желая выпить, заглушая воспоминания.
Но допить вино в этот раз Шуну не удалось. Тот, кто постучался в дверь, был вежлив, но весьма настойчив, так что пришлось оставить бутылку до лучших времен и идти открывать. За дверью обнаружился парнишка лет двенадцати.
— Господин, меня послала к вам хозяйка, вот… — мальчишка протянул ему сложенную вчетверо записку, развернув которую, Шун прочел:
«Ваш клиент дал о себе знать. Сегодня в семь Вас будет ждать карета».
Бросив мальчишке мелкую монетку, Шун взглянул на часы. У него было два часа на то, чтобы привести себя в порядок и добраться в бордель к назначенному времени.
— Успею. — Шун бросился в ванную, радуясь тому, что, возвращаясь домой в прошлый раз, зашел в магазин и купил себе одежду попроще, так что теперь ему не придется заимствовать костюм у кого-то из работников борделя.
Ровно в семь часов Шун остановился у дверей борделя, одновременно с подкатившей к нему темной каретой без родовых гербов или каких-либо иных знаков, говорящих о ее владельце. Пара гнедых, как и их упряжь, тоже ничем не отличались от нескольких сотен подобных им. Таких экипажей в столице можно было насчитать с полтысячи, так что опознать таинственного хозяина по прибывшей за Шуном карете не представлялось возможным.
