Шун с надеждой поглядел в лицо оборотню, но тот так и не открыл глаза, не говоря уже о чем-то ином. Поняв, что ничего больше он сейчас не добьется, Шун поднялся.
— Я… — боль терзала его душу, но облегчить ее не было никакой возможности — тот, от кого зависела его жизнь и счастье, просто отказался от него, как и от его подарка, — пойду.
Когда Шун был уже у двери, его остановил тихий, едва различимый шепот:
— Мне сорок. А шрамы… это сделал мой… отец, когда мне было двадцать два.
Шун замер в дверях, боясь пошевелиться. Даже дышать боялся громко, чтобы не спугнуть.
— Высшие оборотни умеют превращаться едва ли не с пеленок. А я не мог. Никто не знает почему. Меня показывали врачам и магам, но никто не находил объяснения моей… ненормальности. Старший наследник главы клана не может быть недооборотнем. Отец долго терпел, а потом решил, что мне нужен стимул. Он сказал, что, как только я обращусь — все прекратится и на мне ни единой метки не останется.
Глаза Нио раскрылись, но теперь в них была не холодная пустота, а боль. Океан боли! Когда же по щеке покатилась слеза, Шун не выдержал и бросился к креслу, в котором сидел его Нио. Схватив на руки мелко вздрагивающего оборотня, он крепко прижал его к себе, словно стараясь поделиться своими силами и теплом.
— Я… так и не смог. Долго болел, но выздоровел, только шрамы остались навсегда. А он сказал…
— Я знаю. Сам как-то подслушал разговор братьев. Они считали, что для меня было бы лучше, если бы я не выжил тогда.
Оборотень ничего не сказал, только уткнулся носом в шею дракона и горько расплакался, всхлипывая:
— Не только отец. Невеста. Она была в ужасе. Отказалась…
— Вот и хорошо, что какая-то дура и истеричка отказалась от тебя. Теперь ты мой. Слышишь? Только мой.
Шун нежно притронулся к лицу Нио ладонями, заставив его заглянуть в свои глаза.
— Ты выбирал позицию нижнего потому, что хотел наказать себя за свое отличие от них всех, верно? — Большими пальцами Шун нежно стер слезы, медленно стекающие по щекам оборотня. — Холод и равнодушие в сексе напоминали тебе о том, что ты недостоин своих родных, а отчуждение твоих случайных партнеров ранило не так больно, как слова и поступки семьи. И ты укрылся за ними, решив, что это именно то, чего ты достоин.
— Ты?..
— Да, я тоже это все прошел. Так же как и ты, мучил себя, наказывая за детскую глупость и собственную трусость. Бросался из одной крайности в другую, из чужой постели к бутылке, пока не понял, что делаю только хуже. Поверь мне. Так ты не облегчаешь свои страдания, а только усугубляешь их.
