— Семья пропала, это напрягло Министерство.
— Они умудрились привязать к пропаже семьи покойника, блять, — Малфой резко сел, проводя руками по волосам. — Кто-то считает это нормальным?
— Здесь не написано, что это сделал твой отец. Здесь говорится о приспешниках.
— Какого хера, Забини? Прекрати доставать меня подобными темами.
Блейз поджал губы.
Малфой тяжело вздохнул.
— Даже если это правда. Если какой-то псих решил продолжить то, что начал отец… моя мать в безопасности. После того, как ей стерли память, она не представляла бы никакой ценности даже для Волан-де-Морта. Всё, что она знала… — Драко покачал головой. Ему не хотелось поднимать эту тему. Даже в собственных мыслях он обходился без имен родителей.
Он просто не знал, как о них думать.
Как думать об отце, которого уже не стало?
Уважать ли его за то, что он сделал для Драко? Или, скорее, для себя самого, конечно. Однако на Драко это оказало немалое влияние. Бояться ли его как и при жизни?
Нет. Малфою до чёртиков надоело бояться. Всё изменилось. ОН изменился. Он сам должен принимать решения.
Больше некому.
Люциус мёртв. А Нарцисса…
Драко вспомнил пустые глаза матери после Обливэйта. Неуверенную улыбку, подаренную сыну и легкий наклон головы в сторону волшебника, присланного Министерством, чтобы отнять у неё память.
— Кто этот молодой человек, мистер Томпсон?
— Это ваш сын, Нарцисса, — чиновник явно смущён и не осмеливается поднять взгляд на застывшего Драко, который в этот момент не чувствовал ничего. Даже ударов собственного сердца.
Просто смотрел на неё, пытаясь узнать собственную мать в родных чертах женщины. И не мог.
Это не она.
Будто сломанная. Будто… игрушка. Смешная замена.
Фальшь.
— Я рада знакомству. У меня очень красивый сын, — улыбка, обращённая на Драко с губ матери, была чужая.
Такая адски чужая, что в глазах и носу вдруг начало колоть.
А потом сердце так больно ударило в груди, что с тех пор ощущать боль стало для него невозможным. Будто что-то под ребрами сжалось и никогда больше не разожмётся. Он никогда больше ничего не почувствует…
…Он и не хотел.
Кроме хронического презрения, что текло вместо его крови по венам. Кроме злости на весь мир, что колола иглами под кожей. Все кругом были виноваты в том, что он остался один. Совершенно один.
Как хорошо, что ему было всё равно.
— Ладно, прости, — Забини потянулся к корзинке с фруктами. — Яблоко будешь?
Малфой приподнял голову. Несколько секунд смотрел на товарища слегка отстранённо. Затем кивнул.
