Возле распахнутой дверцы кареты на четвереньках стояла Гэли и очумело трясла головой. Прямо напротив подруги застыл толстый молодой человек, которому больше подошли бы белый поварской фартук и колпак пекаря, чем зимняя куртка, отороченная волчьим мехом, делавшая его еще толще, и выглядывавшая из-под нее кольчуга.
– Слава Девам, – простонала я, бросаясь к подруге, и, обхватив ее рукой, помогла подняться.
Гэли шаталась, не переставала всхлипывать и что-то бормотать.
А прямо за ней на снегу темнело тело кучера. Еще вчера он небрежно сплевывал при виде шофера, а сегодня лежал у каменного бортика, за которым начиналась безграничная белая гладь моря. На спине мужчины вокруг рваной раны расплывалось казавшееся черным пятно. Кучер Миэров был мертв.
Мужчина в сером пальто и цилиндре наклонился и погладил живую лошадь по бархатной морде. Женщина в зеленом пальто переступила с ноги на ногу и снова запричитала, молодой человек без головного убора ошеломленно оглядывался. Кряжистый солдат в старой гвардейской форме крякнул и покачал головой.
Со стороны старого пирса к нам бежали еще двое парней в драных плащах неопределенного цвета.
– Итак, я повторяю свой вопрос, – проговорил ледяной голос. – Где оно?
Гэли вздрогнула всем телом, вскинула голову и посмотрела на толстого парня.
Только сейчас я заметила в его похожих на сосиски пальцах метатель. Два метателя, по одному в каждой руке. Из дула первого еще шел дымок, а второй… Второй был заряжен.
– Это он, – прошептала Гэли. – Он сел в карету, угрожал, велел трогаться… велел, я выполнила, а он все равно застрелил Сета прямо сквозь стенку кареты!
– И тебя застрелю, если не скажешь. – Толстая рука, в которой был зажат метатель, поднялась.
– Послушайте, леди нужна помощь, а не ваши… – вмешался молодой человек без головного убора, но договорить не сумел. Ему не дали.
Раздался выстрел. На расстоянии шага метатель грохнул так, что зазвенело в ушах. Как я и сказала жрице, это не легкие и почти бесшумные заряды из магического стекла. Это свинец и порох. Это смерть.
Пуля вошла незнакомцу в шею под кадыком, вышла у основания черепа и зарылась в снег. Стоящую рядом с ним женщину обрызгало кровью, она завизжала и бросилась бежать. Успокаивавший лошадь мужчина в цилиндре вскочил и попятился. Двое оборванцев свернули в переулок, так и не добежав до набережной. Тело парня без звука упало в снег.
Происходящее уже не имело значения. Не имели значения жалобно ржавшая лошадь, две попавшие в беду молоденькие девчонки и даже далекий перезвон нескольких колоколов. Потому что все было неправильно, потому что в наш просвещенный век люди не стреляют ясным днем в прохожих, не угрожают девушкам. Вернее, стреляют, угрожают, грабят и насилуют, но где-то там, далеко за стенами города, скрывая преступные лица платками. А эти, они должны понимать, что такого серые гончие не спустят, вцепятся в холку и будут трепать, пока есть силы, и даже дольше.
