— Олег тебе никогда не нравился, - улыбаюсь я.
— Я этого не говорила. Только, что тебе категорически не хватает Жизни с теми мужчинами, которых ты выбираешь.
В это слово Ева вкладывает свой особенный смысл. Что-то такое, чего у меня никогда и не было. Бурю, шторм, эмоции, от которых душа в клочья. Но она лучше меня знает, что я как огня боюсь всех этих стихий, боюсь, что жизнь не пощадит меня, если рискну встать на пути цунами, и просто размажет по рифам.
— Мужчина – это не всегда возраст и достаток, - продолжает мысль Ева, и мы обе прекрасно понимаем, куда она клонит. – А тот, кто младше – не всегда мальчик. И, знаешь, дорогая, видела бы ты, как у тебя глаза сверкают, когда ты о нем рассказываешь.
Мне незачем видеть, потому что я прекрасно это чувствую.
Но даже у сияния в глазах бывает срок годности.
Простой. Механический. Секс.
Так я называю обычный перепихон с красивой девочкой без комплексов. Это не для души и не для мозгов, это для члена. Экологически безопасное снотворное, чтобы вырубиться до утра и не думать обо всякой херне вроде того, в какой позе Даниэла легла под своего мужа и сколько раз дала ему себя трахнуть.
Но это ни хрена не помогает. Утром я в хлам вымученный какими-то порнографическими снами, в которых делаю с ней все, что захочу, а она выгибается, облизывает свои сочные губы и просит еще. И эти образы преследуют меня все утро и весь день. Я словно игрушечный солдатик: машинально переставляю руки и ноги, делаю свою работу, но мой внутренний сигнал не настроен на прием из внешнего мира. Я весь в себе, с дотошностью рабочей осы перебираю в памяти все детали вчерашнего вечера и задаюсь одним и тем же вопросом: какого хуя я ее не трахнул? Мне бы точно полегчало. Наверное. Ведь должно было полегчать?
— Спасибо за машину, - слышу голос и поворачиваюсь. – Я думал «гелик» надолго в стойле застрянет.
Это владелец «Гелендвагена», того самого красавца, с которым я позавчера провозился весь день. Чего-то думал, что он старше, а нет – молодой мужик, до тридцати точно. Мы с ним одного роста и почти одинаковой комплекции, и взгляд у этого мужика ухватистый, и сам он весь какой-то собранный, тугой, готовый в любую минуту ввалить, с какой бы стороны не прилетело. Не раскисший папик с пузом, которое висит над ремнем, как опара, и не слащавый сынок богатеев.
— Там ерунда была, - пожимаю плечами.
Его вроде Онегин зовут? Фамилия кажется смутно знакомой.
