Анапа полнилась стоном и плачем.
Рыдали казачки над трупами казаков.
Рвали на себе волосы в домах турчанки.
Казарский был не на борту брига, а в крепости, когда из дома Шатыр-паши выносили турка средних лет, раненого в ноги. Ранение было тяжелым. Возле раненого, племянника везиря, хлопотал русский фельдшер. Из дома выбежала тоненькая женщина с распущенными волосами, со сбившимся косо яхмаком на лице, в разорванной на груди рубахе. Казарский узнал в ней юную Улдуз. Турчанка кричала, что аллах покарает неверных, если они не дадут ей умереть рядом с мужем.
Собака умирает рядом с хозяином, конь умирает рядом с хозяином, жена должна умереть рядом с хозяином. Она цеплялась за носилки, за рубахи казаков, за их сапоги. Казаки ее отталкивали. Она вставала, падала, бежала, цепляясь, падала, размазывала кровь по разбитому лицу. Кричала: если ее не возьмут вместе с мужем на корабль, муж умрет. Разве ей надо много места? Ей нужно не больше места, чем веслу от шлюпки. Грузите весла, бросьте же и ее туда, куда бросаете весла.
Ее не понимали, у трапа оттолкнули резко. Она упала у камня. Обняла его и забилась о него головой.
Казарский с тяжелой душой вернулся на «Соперник».
Тяжело видеть кровь. К ней не привыкнешь.
Тяжело видеть слезы женщин. К ним не привыкнешь.
В Севастополе Казарсксго ждало нежданное, негаданное: главный шкипер с должности снят. Пока неизвестно, совсем или до конца работы царской ревизии?
В понедельник говорили: отдали под суд.
Во вторник: не отдали.
В среду: отдали.
В четверг: не отдали.
В пятницу Казарский вернулся домой после службы. Хозяйка на пороге показала ему, что его ждет гость. Дверь в его половину была полуоткрыта. Яростное хождение с каким-то жестким стуком чего-то обо что-то исходило из его комнаты. Распахнув дверь, Казарский увидел лейтенанта, ровесника, с фрегата «Пармен». Лейтенант метался по комнате, как пойманный в капкан. Сабля билась то о ножки стульев, то о ножки стола. Лейтенант не замечал этого. Увидя входящего, лейтенант круто остановился.
- Господин Казарский! Вы мало знаете меня, я мало знаю вас. Лейтенант Артамонов.
- Чем могу… - спросил Казарский.
У лейтенанта было нервное узкое лицо и быстрые черные глаза. Все черты отца. Только все более тонкое, молодое.
- Казарский, мы ведь можем без церемоний, - проговорил младший Артамонов и рухнул в кресло.
Казарский сел в угол дивана. Смотрел, ожидая.
- Казарский, я наслышан о вас, как о человеке чести. Как о порядочном человеке. Потому я у вас.
