- Они, вашбродь, ножками не можут! Я их сейчас на руки и к вам!
И матрос уже пригнулся, чтобы взять тонкого в стане, с втянутым
животом, стройного агу на руки.
Вот когда от хохота заколебало палубу «Меркурия»!
- Только ты его нежненько, Тихонов! - посоветовал старший офицер.
- Ты, Тихонов, его, как княжну персидскую! У сердца голубь!
- В гарем, в гарем его, Тихонов! Вон глазины какие черные, красивые. И впрямь княжна!
Советы, команды, подсказки летели со всех сторон.
Юный турок догадался, какое унижение ему предстоит пережить. Лицо пошло красными, нервными, гневными и беспомощными пятнами.
- Оставь его, Тихонов! - поняв состояние турка, остановил матроса Стройников. - Веди к фельдшеру. Раненый он. Перевязать надо.
- И вовсе не раненый, вашбродь! Так, царапина…
- Раненый, я сказал! - оборвал Стройников. - К фельдшеру! Перевязать! И держать, пока я приду!
На плече у турка была побуревшая полоска давно запекшейся крови. Не царапина беспокоила Стройникова. Командир «Меркурия» угадал в молодом офицере ту нервическую натуру, которая на глазах у соплеменников будет молчать на допросе, хоть режь его на части, хоть в огонь бросай. Но, оставаясь один на один с собой, не выдерживает тревоги и подавленности, напряжения нервов, скачки беспокойных мыслей, отвечает на все вопросы. В каюте фельдшера с глазу на глаз с допрашивающим турок заговорит.
- А, это ты, Казарский! - удивился и обрадовался Казарскому Стройников.
Снизу, с берега, лейтенант поднял в приветствии сжатый кулак:
- С призом, Семен Михайлович!
- Как ты кстати-то, брат! - воскликнул Стройников. - Мне допрос учинить надо. Хочу знать, какие суда на подходе, мой толмач не столько переводит, сколько врет, поди. В первый поход он с нами, нет у меня ему веры. Подымайся!
К Стройникову подскакивали матросы. Докладывали:
- Вашскородь! Пленных - уже триста набрал в голову и сбился! Еще с полета, а, может, и более будет!
- Щитай заново, Березин! Щитай!
Подскочил старшина:
- Бим-баша один! Билим-башей два! Байрактаров четыре! Чауш один… [22]
- Хорошо, Скворцов! Эх, хорошо! Кончим кампанию, будет на кого наших пленных менять!
- Эх, жаль, не видел я твоего боя, Семен Михайлович! - с горячностью одобрения в голосе проговорил Казарский. - Лихо ты «султанов» взял! Целехонькие ведь!
- Ошеломи! Оглуши! Ослепи! Вгони душу в пятки, и - с призом!
- густым голосом, с напором, говорил Стройников, идя по кораблю впереди Казарского.
- Как же ты смог-то?
- Эге-ге-э… как? А вот ты сумей с первыми залпами все решить. Первые - в самую боль, в самую середку жизни. Мы как повалили бизань, так я приказал своим: «Палить, чтобы дыму и огню побольше было, но поверх мачт!» А капитан транспорта, дура сырая, думал, что я все по нему палю. Сейчас ты его увидишь.
