- О, голова! Штормяга, не моряк! Разделал «султана» - чистая ужасть!
На «султана», в самом деле, смотреть страшно.
Лихого командира «Ганнимеда» флот знает. У Кутакова закон: круши врага так, как душа просит. Вот все и видят, чего душа Кутакова возжелала! Считают пробоины, ахают, мотают головами. Транспорт огромный. Пленных у Кутакова, надо полагать, не менее трехсот. Они загнаны в трюм. Палуба почти безлюдна.
Коней много.
- «Штормяга»! - с презрением передразнил Семенова боцман, Игнат Конивченко.
Боцману приз не нравился.
Трофим Корнеев, бомбардир из старослужащих, возразил, не соглашаясь:
- А што ты хошь, Петрович? Штоб «султан» целехонький был? Из пожару не обгоревши не выходють.
- Хочу! - брыкливо, с вызовом ответил боцман, легко серчавший. Передразнил: - «Не выходють…» У кого «не выходють», а у кого и «выходють…»
- Ай, шайтан! - придавленно, приглушенно взвизгнул вдруг матрос Файзуил Зябирев. Выломился из скопления парусиновых рубах, высокий и тонкий. Пробился к командиру, перед которым расступались, пропуская к самому борту. Зябирев протянул смуглую руку с вытянутым пальцем, показывал на лошадей на палубе. На «султане» их было десятка два. Быстрее всего, до начала боя и еще больше было. Часть побита. Часть, обезумев от огня и крови, сорвалась с привязи, оказалась за бортом. Казарский перевел взгляд, следуя за пальцем матроса. Между бизань-мачтой и бортом пристроился матрос с «Ганнимеда» и пеленал
чем- то -верно, разодранным тряпьем - припавшего на подломленные передние ноги коня. Высокую холку трепал ветер. У Казарского екнуло в груди. Через сколько боев прошел. А сердце так и не ожесточилось, не привыкло к войне. Жалость к животным жалила подчас даже горячее, чем жалость к людям.
- Вай, вай, вай! - жалеючи, мотал головой Зябирев. - Хорошши конь! Шибко хорошши конь!
Он был единственным татарином на борту «Соперника». Молодой, совсем мальчишка, тоненький и гибкий, как девушка, он выделялся тюрской смуглотой кожи и характерным обрисом красивых черных, бараньих глаз. Казарский взглянул на матроса. Жалость к коню высветила особенно сильно эту не-славянскую, родовую отличительность в татарине. Впрочем, очень симпатичную «инакость».
Кого- кого только не стал собирать ныне на русские корабли андреевский флаг! Греки, хорваты, далматы. У всех одно убеждение: южный берег Черного моря -туркам. Там они жили, живут и жить будут. А вот северный берег, Турция, отдай. И западный - отдай. Как пришла с пожарами и кровью - так и уходи. Хватит грабить. Хватит невольничьих рынков, шумевших и в Евпатории, и в Кафе. Время ли для невольников?
