– Починить можешь? – прямо спросила его посетительница.
– А то! – оружейник даже обиделся. – За полсотни пулек сделаю.
– Тридцать, – объявила Гончая. Она и так изрядно растратила платежные запасы Гулливера, приходилось экономить.
– Можно и за тридцать, – легко согласился мастер. – К вечеру заходи.
– А сейчас у вас что?
– Утро, ёпрст! Видишь, я ни в одном глазу?! – дал исчерпывающий ответ мужик.
Оставив у него дробовик и задаток в размере пятнадцати патронов – за меньшую сумму старый пьяница работать отказался, – Гончая вернулась на платформу. В глубине души теплилась надежда встретить здесь Маэстро и Баяна – цирковых артистов, которые выручили их с Майкой на Белорусской, избавив от смертельной опасности. Правда, оба артиста проживали на Октябрьской-кольцевой, принадлежащей Ганзе. Но почему бы им, или хотя бы одному из них, в такой замечательный день не прогуляться было на смежную станцию?
Увы, надежда растаяла, как дым погасшего костра. Ни в торговых рядах, ни в баре Гончая не встретила своих старых знакомых, а те, кого она пыталась расспросить о них, не могли или не захотели ей помочь. Ничего не добившись своими вопросами, девушка вернулась в палатку к своему спутнику.
Гулливер спал, разметавшись по всему матрасу, что само по себе было удивительно для человека с маленьким ростом, и смешно, по-детски причмокивал во сне. После приема антидота и других лекарств его бледное, как воск, лицо приобрело нормальный человеческий вид, а на щеках даже появился румянец – похоже, коротыш шел на поправку.
Гончая не стала его будить. Она переложила отброшенную в сторону руку напарника, сдвинула упирающееся ей в бок колено и улеглась рядом. «Все равно дробовик будет готов только к вечеру, а до этого…» Мысли ускользали, теряясь в обволакивающем сознание тумане, и прежде чем голова Гончей опустилась на измятый матрас, она уже крепко спала.
* * *
Было дерьмово. Это Гулливер помнил отлично. Еще бы не помнить, если руки-ноги не поднимались, а для самого обычного вдоха требовались такие усилия, что семь потов сойдет!
Еще он помнил, как Катана заставила его выпить самогон, а вот зачем ей это понадобилось, совершенно вылетело из головы. «Видно, новая бабья придурь, – подумал он. – Да и не о самогоне речь. Вот зачем она рылась в моих вещах? Зачем приводила какую-то тетку, которая пялилась на мое раненое плечо? Потом эти двое между собой о чем-то перетерли, а затем…» В памяти сохранилось лишь то, как Катана притащила его в тесную палатку, где он, видимо, и отрубился.
