– Это не похмелье, а наркотическая интоксикация. Без прокапывания ее не снять. Ты чем наширялся, красавчик? – Не получив ответа, она усмехнулась и добавила: – Ну, капельниц у меня все равно нет. Могу предложить воды, но лучше – мясной бульон, да пожирнее.
Стратег презрительно скривился и, пошарив в карманах, выгреб оттуда целый ворох своих таблеток. Половина тут же просыпалась на пол, но он, видимо, все-таки нашел, что искал, распечатал упаковку, в которой Гончая узнала рекомендованный им универсальный антидот, и сунул в рот продолговатую желтую пилюлю.
Пока он разыскивал антидот, Жанна с неожиданным для ее комплекции проворством присела на корточки и, забыв про зажатую в зубах папиросу, с изумлением стала перебирать разноцветные картонные коробочки и пластиковые флаконы.
– Это что, те самые «кремлевские таблетки»? Откуда такое богатство?
– От верблюда, – ответил Стратег. Его голос больше не дрожал. В такое трудно было поверить, но, похоже, антидот уже начал действовать.
– Возьми, что тебе нужно. Пригодится, – предложила врачихе Гончая.
Но та только замотала головой.
– Нет уж, спасибо.
– Почему?
– Потому что за любую из этих коробок меня тут же зарежут.
Гончая пожала плечами, собрала отвергнутые Жанной лекарства и рассовала по карманам своей толстовки.
– Самой-то не страшно? – спросила врачиха. – Впрочем, ты всегда была отчаянной.
Девушка кивнула и подумала: «Это верно. Только для того, чтобы найти и вызволить Майку, одной храбрости мало, особенно если собственная жизнь зависит от этих лекарств».
– Как мой друг? – спросила она.
– Нормально. Раны я ему почистила, осколки костей достала, швы наложила. Сейчас лежит, сил набирается. Интересный мужичок, от внутренней «анестезии» отказался, пулек тебе сэкономил.
– Как он себя чувствует? – повторила свой вопрос Гончая.
Жанна перестала ехидно скалиться и вздохнула.
– Как он себя может чувствовать? Общее истощение, болевой шок, обильная потеря крови. Сама погляди. Можете даже поболтать, он в сознании.
Она отступила в сторону, освобождая проход.
Отец Ярослав лежал на жестком топчане, застеленном куском брезента. Все имеющиеся на Театральной матрасы актриски давно уже растащили по своим гримеркам. Лишь из сострадания к другу давней знакомой Жанна подложила под голову больного набитую тряпьем самодельную подушку и накрыла его тощее тело побитым молью и плесенью солдатским одеялом. Замотанная бинтами правая рука священника покоилась у него на груди поверх одеяла. Может быть, из-за вида этой культи, а может, по контрасту с темным цветом одеяла худое лицо отца Ярослава показалось Гончей особенно бледным и измученным. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы подойти к другу.
