В выпускном классе, когда до экзаменов оставалось всего ничего, мой бойфренд Джим вдруг пропал.
Два дня спустя его нашли мертвым, плавающим в затопленном карьере Вулкан.
Джим стал моей первой любовью, хотя эти слова нисколько не отражают того, кем он для меня был на самом деле. Он был моим месяцем. Голосом в моей голове. Моей кровью. Все скажут вам, что увлечения юности недолговечны и не стоит воспринимать их всерьез, но я готова была поклясться: к нам с Джимом это не относилось.
Он был невероятно красив — настоящий герой восемнадцатого века, скачущий по прериям: высоченный, с медово-ореховыми глазами, непокорными черными волосами и улыбкой человека не от мира сего. Но было в нем еще кое-что. Он был полон жизни. Если жизненную энергию можно уподобить течению реки, в Джиме оно было настолько бурным, что могло оторвать вам пальцы. Он проживал самый обыкновенный понедельник с такой страстью, будто хотел поделиться с окружающими величайшей тайной мироздания до наступления вторника. Балбес, король прилипчивых мелодий, ходячая двусмысленность, любитель шокирующих романтических жестов, — например, через неделю после знакомства он подарил мне винтажную бриллиантовую булавку в виде шмеля. Он посвятил мне песню, которую назвал «Шея королевы». Хуже всего, что эта жизненная сила притягивала к нему всех подряд. Он был фонарем на крыльце в темную ночь. Мужчины и женщины, старики и молодые вились вокруг него нескончаемым хороводом, точно внимание Джима Мейсона было водой внутри чудотворной купели в Лурде. И я не могла их винить. Рядом с ним они возвышались в собственных глазах и чувствовали себя не такими одинокими.
Он называл меня своим амишем, своим ископаемым, своей Хеди Ламарр.
Он уверял, что во мне есть что-то несовременное, качество, которого он не мог уловить, и что мне следовало появиться на свет на несколько столетий раньше, в более чистые и невинные времена.
— Ты — моя сумеречная летучая лисица, — говорил он мне.
— Кто-кто?
— Вымерший вид млекопитающих, о котором известно благодаря единственной особи. Ты была замечена всего однажды, в тысяча восемьсот семьдесят четвертом году на острове Перси, неподалеку от побережья Квинсленда, в Австралии. Твоих сородичей никто никогда не видел. А ты тем временем окопалась в безвестной школе-интернате в глуши Род-Айленда. И никто, кроме меня, о тебе не знает.
Склонный анализировать все и вся, страдающий и легкоранимый, он вечно из-за всего переживал. Летом перед последним школьным годом они с другом детства, выпив, катались на катере по проливу Лонг-Айленд, налетели на песчаную отмель и столкнулись с рыбацкой лодкой. Сам рыбак и друг Джима, к счастью, не пострадали, а вот Джим получил трещину в черепе и два дня лежал без сознания. Очнувшись, он написал шесть песен, четыре поэмы и рэповую композицию под названием «Уж влетел так влетел», посвященную этой аварии. А еще он дал слово никогда в жизни не притрагиваться к спиртному. И раз в месяц аккуратно писал тому самому рыбаку, точно исповедовался перед священником.
