— Закрыто! — рявкнула мама.
—
Вот так я оказалась за рулем старенького папиного «доджа», страдающего одышкой, на дороге, тянущейся вдоль береговой линии Род-Айленда, в пятидесяти милях от дома.
Уинкрофт…
Само это название вызывало ассоциации с готическим романом о призраках и безумцах. Огромный особняк из красного кирпича со множеством башенок, садиков и горгулий был построен в девятьсот тридцатых годах неким белым охотником, важной персоной: по слухам, он водил дружбу с Хемингуэем и Лоуренсом Аравийским. Он странствовал по свету, убивая прекрасных существ, и за шестьдесят лет провел в Уинкрофте, на взморье, всего несколько недель. Когда бывший второй отчим Уитли, слегка прибабахнутый Берт, которого все для краткости называли БВО Берт, в восьмидесятых купил его с торгов, он отделал интерьеры в том злосчастном стиле, о котором Уитли сказала так: «Точно Мадонна с ног до головы облевала Синди Лопер».
И все же на чердаке дома можно было открыть ящик комода или пыльный чемодан и обнаружить фотографии незнакомцев в лисьих шкурах, с ружьями в руках или чучело экзотического зверька — хорька, красной лягушки или неизвестного науке грызуна. Это придавало каждому посещению Уинкрофта загадочное сходство с археологической экспедицией, будто повсюду — внутри полов, стен и потолков — ждала своего открывателя затерянная цивилизация.
— Мы — это наш собственный хлам, — сказал как-то раз Джим, извлекая из обувной коробки чучело ящерицы.
Я съехала с шоссе, и дорога тут же начала головокружительно петлять, точно пыталась растрясти меня. Побережье Род-Айленда — не печально известная своей чопорностью ньюпортская часть с неприступными утесами и величественными особняками, самодовольно взирающими на крохотные лодчонки, что болтаются на волнах в местной гавани, а все остальное — выглядело запущенным, неухоженным, неряшливым, выгоревшим. Оно напоминало старого бездомного бродягу в заношенной футболке, который не может вспомнить, где провел ночь. Трава выглядела сухой и чахлой, на растрескавшемся дорожном полотне проступала соль, дорожные знаки на обочинах давным-давно выцвели, а светофоры не работали. На другой стороне дороги из болота торчали мосты, которые, судя по их виду, держались на честном слове и были готовы обрушиться в любой момент.
В моем телефоне по-прежнему хранились номера бывших друзей, но звонить я не хотела. Может, их там вообще нет. За несколько месяцев их планы вполне могли измениться. Кто знает, может, я постучу в дверь — и мне откроет вовсе не Уитли, а ее бывший второй отчим Берт, БВО Берт с гривой курчавых седых волос, Берт, миллион лет назад написавший номинированную на «Оскара» трагическую песню о любви, которую исполнял Райан О’Нил. А может, все они будут там. Может, мне просто хотелось увидеть, какими сделаются их лица при виде меня, застать их врасплох и не дать подготовиться.
