Издалека он, слова ни сказав,
внёс ящик, неведомый мне прежде,
В нём — лето пылкое давности трёхлетней
и явно просрочено на три месяца всего.
Я, поразмыслив, любопытства сдержать не смог,
Тот ящик приоткрыл, хотел взглянуть, узнать, что всё-таки за лето,
в тот самый миг, когда я приоткрыл,
увидел поразительную тайну, — простите, —
эту тайну решительно я не могу раскрыть.
Я тут же затворил уста,
как тут же следом затворил и ящик.
До сей поры тот ящик и поныне там,
лежит средь груды хлама.
Глубокой ночью в час, когда стихает всё, оттуда
Звук доносился неясный, как будто мыши,
разом все объединив усилия, усердно что-то грызли, —
На то похоже очень, пусть и не совсем.
И с этих пор
В любой момент, как ото сна я пробуждаюсь, то непрестанно слышу:
израненное лето всё стонет одиноко.
