Терну поморщился, но сдержал отвращение; ему хотелось поскорее закончить и покинуть это ужасное место.
— Это порочно, но я здесь по другому делу, — прохладно заявил он. — Генерал Аффери утверждает, что у вас много информаторов, вижу, он знает, о чем говорит. Мне нужно все, что у вас есть на объект, приземлившийся в Норо Сарденте.
— А, это. Чего только о нем не рассказывают, только никто на самом деле ничего не знает или, по крайней мере, не говорит. Правда, мне все-таки кое-что известно. Бармен из «Гнили»…
— «Гнили»?
— Нравится название? Я придумал, — захихикал Верлон. — Мое заведение. Так вот, бармен видел незнакомца, а в нашей-то грязи, йенай Шеркен, все друг друга с одного взгляда узнают. Вот он его и запомнил, этого новичка, а тот переговорил с бандитом из «Мышей Норо Сардента» и скрылся.
— Кто такие эти «Мыши»?
— Большая человеческая банда. К слову о них… Как насчет сделки?
— Сделки?
— Знаете, что бывает, когда два голодных зверя видят добычу? Они не делятся, нет… Они убивают друг друга. Голод сильнее разума.
— Хотите убрать конкурентов, да? Кровавая стая этим не занимается, — сказал Терну. — Я не наемник.
— О, но разве шестой принцип не предписывает быть взаимным? Ведь вы просите меня о большом одолжении. Информация теперь в цене, вы ведь сами слышали, сколько дают в Федерации за хороший компромат. Не хочу отставать от времени.
— Ваши интересы очень обширны, — усмехнулся Шеркен, — зачем вам все это? Вы получали бы гораздо больше, сохрани вы титул.
— Дворянство — это такая чепуха. Если бы дело было в деньгах… Тилур Мурдикин получает доход в пятьдесят миллиардов стилфангов, я — едва ли сотню тысяч, но я предпочитаю быть собой, а не тилуром Мурдикином, а знаете, почему? У вас скучно! Здесь куда лучше. А деньги — что деньги? Они ничего не значат.
— Чем вам так полюбился Аннаго? — спросил Терну; у него уже были некоторые смутные догадки, которые Верлон немедленно подтвердил.
— Грязь! — наркобарон бросил скальпель на стол. — Страсть и пламя жизни. В ваших дворцах все ненастоящее. О, как же мерзко, когда все лицемерят и прикидываются, и как смешно: все одержимы честью и чистотой имени! В Аннаго все совсем по-другому. В этих трущобах есть истинная боль и истинная радость, жизнь идет естественно, а не так, как хочет протокол. Вдали от неоновых улиц я построил царство искренности.
Романтика грязи представлялась аристократу несколько иначе, но он к своему удивлению понял, что согласен; где-то в подсознании при этом вертелась мысль, что такое отступничество нарушает четвертый принцип, «чти порядок».
