Возле дома с резными петушками стоял Къертар — но не только он. Раскрасневшись, ему что-то втолковывала рослая, с завидной фигурой девица: спустя мгновение Аррен признала в ней пухлощекую Фанью. Фанья была дочерью молочницы — и уж то ли по этой, то ли по какой другой причине, но изгибов и выпуклостей ей было не занимать. На ней было красивое синее платье, не иначе, как привезённое из-за Моря: Аррен даже подивилась, что Фанья делает в нём на такой загаженной улочке.
Аррен вдруг отчаянно ясно ощутила себя тощей и некрасивой замарашкой; отступила в тень и спряталась, пока они её не заметили. Она не подглядывала, нет; подобное вообще было не в характере Аррен. Но волею Судеб ей было прекрасно видно улицу — и двоих; а не смотреть она не могла.
Къертар смеялся — так, как до этого смеялся только с ней. Губы его лукаво изгибались, а в глазах плясали озорные чёртики. Аррен знала, что по Къеру сохнет половина девчонок Пристани (и они вместе смеются над ними) — но лишь сейчас поняла, почему. Къер стоял небрежно, облокотившись о стену — этакий бывалый воин, отмахивающийся от расспросов млеющих дам; а Фанья волновалась, она привставала на цыпочки, перебирала пальцами и, казалось, алела. Кожа у неё была светлая-светлая, и румянец проступал на щеках прямо-таки, как маки.
Аррен закрыла глаза. Её сердце билось сильно-сильно, хотя она и не понимала почему. Ладони вдруг вспотели. Губы пересохли. Девочка сжала веки так сильно, что глаза заболели — не хотела смотреть. А когда снова открыла глаза — они целовались.
А может, это Фанья целовала его.
Во всяком случае, их губы соприкасались.
Аррен захлебнулась воздухом.
Отступив назад, она бросилась бежать — куда глаза глядят, а глядели они в сторону улочки Южная. Она мелькнула мимо старика Фёлькварта, перекидывающегося в кости со старшиной Бельком, услыхав вдогонку: «Ты куда это, пострелёнок?», пронеслась по улице Мясников, и оказалась напротив своего дома — довольно солидного особняка, с резным крыльцом и росписью, со ставнями и занавесками на окнах.
Она влетела на порог и пулей промчалась по лестнице. Фавра была дома — она и жила у них, в одной из нижних комнат. Аррен услышала её кряхтение.
— Это ты, что ли, воробей? Праздник вскоре, иди умойся хоть!
Но она не хотела слышать ни о чём.
Дом, город, все его обитатели — вызывали отвращение.
Но дом — особенно: старый, с коврами, изъеденными молью и выцветшими гобеленами — отец купил его, когда разбогател на Северных островах. Она прошла мимо комнаты мамы — оттуда веяло запахом южных благовоний и каким-то особенным значительным МОЛЧАНИЕМ, поднялась по лестнице на чердак и притворила за собой дверь.
