Под пристальными взглядами учеников тренер снова глотнул воды, отер со лба испарину и продолжил:
— Гонга не было. Михал Юрич в ладоши хлопнул, мы поздоровкались, разошлись — и тотчас я почуял: зал полон. Знаете этот шорох дыхания, вздохов, шарканья ног, шороха глупых бумажек, шипения газировки, убегающей прочь из бутылки? Я спиной чувствовал взгляды, обернулся даже — а вокруг ни души. Михал Юрич тоже, смотрю, озирается, протирает глаза, как сонный, потом говорит: бой. И тут клоун меня по лбу щелкнул, сволочь такая — обозначил, какой он быстрый. И пошел лупить в голову с обеих рук. Я ухожу, а перебивать не пробую — вижу, удар у него как копытом у лошади, того ему и надо, чтобы кости перешибить. Но по правилам. Все — по правилам.
Я раскрылся, он, как муха на сало, вперед полетел — и тут я ему подсечку-то и закатил. И сам сверху на спину норовлю. Он-то шустрый, да легкий, а мои девяносто кило поди скинь. Давлю его к ковру со всех сил, аж нога скользит — я босиком вышел. И вдруг — встает клоун. Со мной на спине встает. Ррраз — и уже я на ковре лежу, дурак дураком, а рыжий у меня на груди сидит и плюхами угощает. Словно куски льда в морду вколачивает. В глазах у меня потемнело, ещё чуть-чуть и сознание потеряю. И тут Михал Юрич как ангел над нами рисуется — все, расходимся товарищи, первая схватка закончена. Победа в схватке присуждается… кому её присудить-то? «Мне!» — смеется рыжий. Смех у него неприятный, как ножом по стеклу. «А по имени-отчеству вас как?» «А неважно». И ускакал в свой угол.
Во второй схватке я ещё осторожней пошел плясать. Учитесь, пока я жив — самое главное в бою силы беречь, чтобы одним ударом их выложить. Особенно если немного сил-то… Сделал круг рыжий и с места меня ногой — жах под ребра. Я ему ногу перехватил, чтобы бросить, он выворачиваться пошел. Спиной чувствую — зал орет, свистит, хлопает, аж кипит от восторга. Глядь — а рыжий свой сустав рвет, словно боли не чует, колено выкрутил как кузнечик — ушел. И тут же меня через спину бросил, сам навалился, болевой на руку норовит закатить. Я в захват «треугольником», ногами шею ему охватил, душу. А ему хоть бы хны — даже щеки не покраснели. Лезет и лезет, сволочь, глазами блестит, улыбается сладенько — так бы и вбил гада. Понимаю, что злит он меня специально. Выхожу из захвата, бросаю его, держу — и тут снова Михал Юрич над нами. «Один-два-три…». Чувствую, рыжий уходит — и тут у него куртка развязывается. Все, вторая схватка кончилась. Стою в углу, вдохи считаю, чувствую — колени трясутся, руки свинцом налиты, дыхалку перехватило, во рту кровищи полно — словно целый день дрался. Не взять мне клоуна силой, никак не взять. И такая меня горечь одолела — этот поганец, этот хихикающий убивец надо мной, Николаем Подгорным, куражится будет, что меня взял и учеников моих взял, как щенков. И судачить пойдут, вот как ты, дружок, давеча, мол, победу купил клоун, за баксы продался старик Подгорный. Хоть стреляйся потом… Дай-ка выпить, сынок! Знаю, у тебя есть.
