Свадьбу справили честь по чести — угощались, пригласив чуть не полгорода, танцевали, пели, состязались в удали и сноровке. Женщины ахали и охали, разглядывая приданое — вышитые простыни, чеканные тазы, серебряные ложки, золотой наперсток и зеркальце из электрона, хвалили щедрость семьи невесты и удачливость лекаря. Папа Деметриос, вспомнил молодость, показал, как настоящие мужчины крутят саблю, стоя на спине лошади, лихо спрыгнул и Игнасию пришлось вправлять вывих прямо посреди пира. Разодетая, гордая Сатеник, посаженная мать жениха, внесла на блюде свадебный пирог с башенками и звездами и любовалась, чванно поглядывая по сторонам, как исчезает лакомство. Чтобы вредная армянка смогла принять участие в празднестве, Ариф загодя достал из сундука вольную, заготовленную семь лет назад на случай внезапной смерти или иных несчастий. Вместо «спасибо» Сатеник заявила, что негоже незамужней свободной женщине жить одной в доме холостого мужчины. Отсмеявшись, Абу Салям пообещал нанять девчонку в помощь на кухне. О, эти дочери Хавы!
Утро после свадьбы выдалось туманным и зыбким, как бывает в апреле в Кафе. Зябкая мгла покрыла башни, спрятала очертания дальнего берега, рассыпала по каменным стенам и увядающим лепесткам жемчужную испарину. Сырой воздух вызывал ломоту в суставах, затяжной кашель, способствовал остужению тела, как писал Ибн Сина. Но Абу Салям все равно выбрался к морю — послушать, как шумят волны, поглядеть на беспечных птиц, попить воды из римской трубы у Портовой башни — вкуснее не отыскать в городе. Беспочвенная тоска томила, скучная боль царапала коготками грудь слева — сердце капризничало не в первый раз.
Надо принимать наперстянку и отвар из кураги, меньше пить, больше гулять по берегу. И благодарить Аллаха за все, что он щедро дарит — дом, богатство, покой, лавку с пряностями, верного ученика, злоязычную Сатеник — без неё жизнь показалась бы пресной. Милосердие Всевышнего неисчерпаемо! Впрочем, хватит мечтать, пора открывать лавочку.
Останавливаясь и тяжело дыша, Абу Салям поднялся по узкой тропе к Портовой башне, ещё раз глотнул сладковатой воды, от которой на душе становилось легче, и, сопровождаемый бесхозным лохматым псом, двинулся назад в город. Кто сказал, что собака нечистое животное — иные звери и умней и добрее людей!
В шатре царила привычная благовонная полутьма. Осторожно передвигаясь, торговец пряностями зажег светильники, расставил по местам шкатулки, флаконы фиалы, мешочки и ящички, достал мельничку и горсть горошин черного перца. Вряд ли кто-то заглянет в такую рань, но не сидеть же без дела. …Колокольчик!
