Я подумал было, что такое состояние, возможно, связано с тем, что мы много времени проводим вдвоем, и тогда было решено чаще выезжать. Мы съездили в Ниццу и Монте-Карло, в Канны и Антиб. Но у нас было туговато с финансами, а зимой на юге Франции хорошо только богачам. Мы с Геллой часто ходили в кино или подолгу сидели в пустых дешевых барах. Много гуляли, почти не разговаривая. Похоже, нам нечего было сказать друг другу. Слишком много пили, особенно я. Гелла, которая так и светилась, когда вернулась из Испании загорелой, уверенной в себе, очень изменилась – стала бледной, осторожной, нерешительной. Теперь она уже не спрашивала, что со мной: видимо, поняла, что и сам я этого не знаю, а если знаю, то не скажу. Она только молча наблюдала за мной. Я ловил на себе ее взгляды, это делало меня подозрительным, и я почти возненавидел ее. Тем более что, глядя на печальное лицо Геллы, нельзя было не испытывать угрызений совести.
Теперь мы целиком зависели от автобусного расписания и потому частенько встречали зимнее утро в зале ожидания, тесно прижавшись друг к другу, или мерзли на углу пустынной улицы какого-нибудь заштатного городка. Домой приезжали на рассвете, падая от усталости, и сразу валились в кровать.
Как ни странно, но в утренние часы я мог заниматься любовью. Возможно, это было связано с моим нервным состоянием, или ночные похождения каким-то загадочным образом возбуждали меня. Но все уже было не то. Ушла радость открытия, былая сила, ощущение счастья и покоя.
Меня изводили кошмары. Я просыпался от собственных криков, но иногда меня будила Гелла, разбуженная громкими стонами.
– Было б лучше, – сказала она однажды, – если бы ты рассказал, что тебя мучает. Расскажи, и я помогу тебе.
Я смущенно вздохнул и горестно покачал головой. Мы сидели в большой комнате – там, где стою я сейчас. Гелла уютно устроилась в кресле под лампой, на ее коленях лежала раскрытая книга.
– Ты очень милая, – сказал я. И прибавил: – Все в порядке. Пройдет. Это все нервы.
– Я знаю, это из-за Джованни.
Я внимательно на нее посмотрел.
– Ты думаешь, что совершил ужасный поступок, оставив его в той комнате, не так ли? – осторожно проговорила Гелла. – И, наверное, винишь себя за то, что произошло? Но, дорогой, ты ничем не мог помочь ему. Перестань терзать себя.
– Он был такой красивый, – сказал я. Слова вырвались сами собой, и меня стала бить дрожь. Я подошел к столу – там стояла бутылка виски, как и сейчас стоит, – и налил себе.
