– но мне не хотелось этого, просто не хотелось пачкаться. Я старался говорить серьезно. Сказал, что никогда его не обманывал, не скрывал, что не буду его любовником, и, несмотря на это… он взял меня на работу. Сказал, что всегда работал старательно, был честен, и не моя вина, если… если я не испытываю к нему ответных чувств. Тогда он напомнил, что однажды… один раз это все-таки было… я тоже не хотел соглашаться, но тогда меня прямо подкашивало от голода, и я еле удерживался от рвоты. Я старался сохранять спокойствие и пытался все уладить миром. Поэтому я сказал: Mais à ce moment là je n’avais pas un copain
[96]. Но теперь я не один. Je suis avec un gars maintenant
[97]. Я надеялся, что Гийом поймет: он всегда сентиментально относился к длительным романам и мечтал о верности. Но в этот раз все было иначе. Он только рассмеялся и стал говорить о тебе всякие гадкие вещи, что ты американец и приехал во Францию поразвлечься, у тебя, мол, на родине такое не принято, и ты скоро меня бросишь. Вот тогда я действительно разозлился и сказал, что получаю жалованье не за то, чтобы слушать гнусную клевету, и тут внизу послышался шум – кто-то вошел в бар, поэтому я молча повернулся и вышел, не сказав больше ни слова.
Джованни остановился прямо передо мной.
– Можно еще коньяку? – спросил он с улыбкой. – Я больше не буду бить стаканы.
Я протянул ему мой стакан. Джованни осушил его и вернул мне. Тут он заметил выражение моего лица.
– Не бойся, – сказал он. – Все у нас будет хорошо. Вот я не боюсь. – Но глаза его затуманились, и он перевел взгляд на окно.
– Я надеялся, что тем история и закончится, – продолжил Джованни. – Я работал и старался не думать о Гийоме и о том, что он думает и делает у себя наверху. Пришло время аперитивов – сам знаешь – и я был по уши занят. Вдруг я услышал, как хлопнула наверху дверь, и в ту же минуту понял, что случилось что-то ужасное. Гийом спустился в бар. Теперь он был одет, как положено французскому бизнесмену, и направился прямиком ко мне. Все повернули к нему головы, но он ни с кем и словом не перемолвился, а его бледное лицо так и перекосило от злости. Посетители ждали, что последует дальше. Должен признаться, я был уверен, что он ударит меня, а еще боялся, что он с катушек слетел и, возможно, держит в кармане пистолет. Думаю, вид у меня был испуганный, и это только усугубляло положение. Гийом зашел за стойку и стал говорить, что я tapette[98] и вор и чтоб я немедленно убирался вон, или он вызовет полицию, и меня упрячут за решетку. От удивления я не мог вымолвить ни слова, а он говорил все громче – посетители стали прислушиваться, и тут мне показалось, что я падаю, падаю с огромной высоты. Я даже разозлиться не мог, только чувствовал, как к глазам подступают слезы. У меня перехватило дыхание. Я не мог поверить, что со мной так говорят, и только повторял: что я такого сделал? Что сделал? В ответ он заорал во все горло – словно бомба разорвалась: Mais tu le sais, salop!
