Женщина протягивает руку, я неуклюже пожимаю ее.
– Bon voyage, monsieur[67]. Надеюсь, вам у нас понравилось, и, возможно, вы как-нибудь снова приедете погостить. – Она улыбается, глаза ее полны доброты, но улыбка стала более формальной. Одним словом – просто достойное окончание деловых отношений.
– Спасибо, – говорю я. – Кто знает, может, через год и приеду. – Женщина отпускает мою руку, и мы идем к двери.
– Да, еще, – говорит она уже в дверях, – не будите меня, пожалуйста, утром. Просто положите ключи в почтовый ящик. Теперь у меня нет причин рано вставать.
– Конечно, – улыбаюсь я и открываю перед ней дверь. – Спокойной ночи, мадам.
– Bonsoir, monsieur. Adieu![68] – И женщина ступает в темноту. Но свет из ее дома и моего – как мостик через дорогу. Где-то внизу мерцают огни городка, и до меня доносится шум моря.
Сделав несколько шагов, она оборачивается.
– Souvenez-vous[69], – говорит она. – Нужно хоть изредка молиться.
И я закрываю дверь.
Ее визит напомнил мне, что до утра нужно многое сделать. Я решаю не пить, пока не отчищу ванную. Сначала оттираю ванну, потом наполняю ведро и мою пол. Ванная – маленькая квадратная комната с одним матовым окошком. Она вызывает в моей памяти нашу парижскую каморку. Джованни вынашивал планы по ее переделке, однажды даже принялся за дело, и какое-то время мы жили среди разваленных повсюду кирпичей и штукатурки. Потом как-то ночью мы вынесли все из дома и оставили на улице.
Наверное, они придут за ним рано утром, может, даже до рассвета, и тогда Джованни в последний раз увидит серое и тусклое парижское небо, под которым мы часто, отчаявшиеся и пьяные, брели, спотыкаясь, домой.
