наш грех есть покушение на самих себя!..
Посельчане сидели, дрожа от страха, и, услышав последние фразы, совсем уже громогласные, вынуждены были потупить глаза, ибо их жгли не только слова Иримиаша, но и взгляды, которые он метал словно молнии… Госпожа Халич с видом раскаяния на лице впитывала в себя эти страстные инвективы, чуть ли не сладострастно съежившись перед Иримиашем. Госпожа Кранер вцепилась в своего мужа, да с такой силой, что тот иногда вынужден был шепотом одергивать свою благоверную. Госпожа Шмидт, побледнев, сидела за “служебным столиком” и время от времени проводила рукой по лбу, словно хотела стереть с него красные пятна и мягкие волны неудержимой гордости. Ну а госпожа Хоргош, в отличие от мужчин, которые — даже не понимая точного смысла всех этих туманных намеков — были исполнены ужаса от этой необузданно страстной речи, с язвительным любопытством выглядывала иногда из-за скомканного носового платка.
Да, конечно… я понимаю!.. Ситуация все же не так проста! Но прежде чем вы — ссылаясь на неодолимое давление обстоятельств и тиски беспомощности перед лицом фактов — решите снять с себя эти обвинения, вспомните на минуту опять об Эштике, неожиданная гибель которой вызвала среди вас такой переполох… Вы, друзья мои, можете заявить, что вашей вины тут нет… Но что вы сказали бы, поставь я перед вами такой вопрос: если вы неповинны, то как нам назвать несчастное дитя?.. Жертвой ни в чем не повинных людей? Нечаянной мученицей? Существом, потерпевшим от рук безгрешных?.. Ну, вот видите. Так что останемся при том мнении, что безгрешной была она, вы согласны? Но тогда… Если она была воплощенной невинностью, тогда получается… что виноваты вы, дамы и господа, все до единого! Друзья, вы можете опровергнуть это мое утверждение, если считаете его огульным!.. Но нет, вы почему-то молчите! А стало быть, вы со мною согласны. И это хорошо, это значит, что мы уже на пороге раскрепощающего признания… Ибо все вы теперь уже знаете, что́ случилось, а не только догадываетесь, не так ли? Я хотел бы, чтобы вы подтвердили это, все вместе, хором… Что, нет? Вы молчите, друзья мои? Ну конечно, конечно, я вас понимаю, это трудно, трудно даже теперь, когда уже все прояснилось. Ведь ребенка-то уже не вернешь, я так думаю! Но поверьте мне, наша цель в другом! Ибо силу нам может дать лишь способность взглянуть в лицо фактам! Чистосердечное признание — это, знаете ли, все равно что исповедь. Очищение души, раскрепощение воли и возможность вновь жить с поднятой головой! Вот о чем надо думать теперь, друзья! Господин корчмарь вскоре доставит гроб в город, мы же останемся здесь, с горестной памятью о трагедии на душе, но не обессилевшие, не беспомощные, не прячущиеся в трепете по углам — ибо честно признали свою вину; сокрушенные, но с открытым забралом встанем мы под взыскующие правды лучи правосудия… И больше уже колебаться не будем, ибо поняли, что смерть Эштике была наказанием и предостережением, была жертвой во имя нас, жертвой во имя вашего более справедливого будущего, дамы и господа…
