Тоня помолчала немного, потом вздохнула и улыбнулась:
– Хорошо все-таки, старшего брата с фронта отпустили из-за ранения. А то бы совсем пропала… Помню, вышла я за калитку белье на веревке поправить, вдруг смотрю: старик какой-то по улице нашей ковыляет, на солдата опирается. Что за старик, думаю? А как приближаться стал, я в нем брата узнала. С трудом, конечно. Седой совсем, раненый. Но меня увидел, разулыбался, кричит издалека: «Тоня, зови маму, папу, скажи, что я вернулся». А я стою и не знаю, что ответить. Как сказать, что ни мамы, ни папы у нас больше нет?
Я опять, как тогда с письмом, нырнула в темный колодец, мимо проносились книги на полках, банки-склянки, время стремительно менялось, щелкали перед глазами кадры кинохроники: демонстрации, воздушные шары, физкультпарады и заводские рабочие – все, о чем я когда-то в кино смотрела или читала. А потом, как Алиса, вынырнула из темноты, но оказалась не перед волшебной дверью в сказочный сад, а на улице О-жска семидесятилетней давности. Город узнавался с трудом, он был похож, скорее, на деревню. У калитки двухэтажного дома стояла остроносая девочка: брови домиком, две косички ниже лопаток. В воздухе повис сладкий сиреневый аромат, а огромный каштан у самого крыльца весь был усыпан белыми цветочными пирамидками. От сладости, разлитой в воздухе, казалось, что и пирамидки эти съедобные – точь-в-точь воздушные пирожные-безе.
Перед девочкой застыли две фигуры: молодой подтянутый рядовой поддерживал седого человека, капитана, кажется, который еле держался на ногах: одной рукой он опирался на солдата, другой схватился за забор, голова опущена. Но тут он поднял глаза, откинул челку со лба, и стало ясно, что этому «старику» не больше двадцати пяти лет: лицо у него гладкое, без морщин, глаза живые. Только сейчас он смотрел перед собой так, что казалось, весь его мир сотрясся и он пытается удержаться на твердой земле и не провалиться в пропасть, открывшуюся прямо перед ним.
– Когда? – произнес он одними губами.
– Еще в сорок первом, уже два года. – Тоня подошла ближе и перехватила брата под руку.
– А Николка?
– Жив.
– А ты как?
– Пойдем внутрь.
Они зашли в дом, в просторную деревянную столовую на первом этаже; в дубовом буфете горкой сложены тарелки. Тоня открыла дверцу, достала две рюмки, поставила перед братом и рядовым.
Капитан залпом осушил рюмку и снова поднял на Тоню взгляд:
– Как?
– Папу – миной, у нас во дворе. Он на крыльце еще постоял, крикнул мне оттуда: «Не забудь только про Николку, а то я тебя знаю, покорми!», – а через минуту рвануло. Он весь целый был, только один осколок попал. Прямо в сердце…
