Отца встретили на второй день. Уже несколько раз бегали на край улицы, чтоб посмотреть, как он подъедет к нам на коне с шашкой, а он вошел в улицу пешком. Шинель, фуражка, солдатский мешок за плечами и пучок гусинок да медунок в руке. Вот он, наш тятя! Признал его по карточке, но не решаюсь побежать навстречу. Отец приглядывается к нам, мягким баском спрашивает:
— Вы чьи, ребята, будете?
— Китовы. Это мы, тятя.
Схватил нас отец, поднимает, кружит.
— Какие вы матерые вымахали! Ведите домой.
Улица, улица, да разве ты не видишь, кто идет! Услышали люди, выходят к воротам, а мы, все трое, взявшись за руки, шагаем домой. Вон и изба наша, а там дед Митрий, дед Василий… Мать бежит нам навстречу, бабушка спускается с крыльца, вытирая руки о запон. Дед Митрий широко раскрывает ворота.
— От ворот к крыльцу — путь солдату-молодцу!
Ни у кого в ограде нет больше солнца, чем у нас!
13
Все люди родятся на земле, всех она носит и кормит, всякий по ней выбирает себе дорогу по сердцу-разуму, а другие торят тропы новые, но кто родился в борозде или у снопа, кто с первым вдохом принял в себя аромат весенней пашни, почувствовал опоясанную тяжесть снопов в суслоне, — того зовет к себе земля с дальних путей-перекрестков, где он мыкался у людей на глазах, у смерти в зубах.
Некогда отдыхать отцу: пашня зерен просит.
Заходила в земле сила, поднимается ее живой ток, пробивается сквозь старье всякой травинкой-хворостинкой. Уже в зеленом пуху береза, а развернется лист в копейку, — попробуй посей-ка: ни толку, ни проку. Соломой запасешься, а над сусеком наревешься.
Наша пашня на дальних Журавлишках. На пологих склонах разлеглись широкие поляны, березовый лес толпится возле них и сходит гуськом к маленькой речке Юдихе, а она петляет ручейком, прячется среди сухих дудок. Откроет чистый глазок-омуток и юркнет под коряжник.
Мы с отцом сеем на пашне. Удобно сижу в седле на смирном Соловке, бороню загон, помахиваю короткой плеточкой. Чтобы она не падала из рук, отец повесил мне ее через плечо на петлю. Сейчас я сильно похож на кавалериста.
Хорошо на коне под весенним небом! Плавно проходят надо мной на вытянутых крыльях журавли, опускаются на прогретую поляну и трубят гимн весне. Кто пашет, а журавль пляшет: знает дотошная птица, что родится пшеница!
Земля струит марево… Белые куропатки в стремительном полете перестреливают вспаханные полосы, падают на полянки и хохочут. Сверху поле заливает песня, сыплется, как зерно из плицы
