Иду в гости к деду — отцу моей матери, где всегда хорошо встречают, а бабушка кормит жареными сочнями и галушками.
Дядья мои — Степан и Василий — балуют меня. Отправляясь в поле, завозят на гору порожние сани и сталкивают в них меня обратно. Захватывает дух от быстроты, слезятся глаза, сердце поднывает. Увидит бабушка подлетевшие к ограде сани, выскочит на крыльцо.
— Чтоб вас холера позабирала, иродовы дети! Сниму с тебя штаны да голиком напластаю!
Дядя подсевает пшеницу, я ловлю воробьев решетом, подгребаю зерно, насыпаю пудовку. На карнизе амбара лежат долота, пилочки и незнакомые инструменты. Надо узнать, что там еще есть. Сижу верхом на балке, разглядываю стружок. Стругануть охота. Приноровился, двинул, — стружок шмыгнул вперед, а я, потеряв равновесие, ухнул головой в полный сусек с мукой. Не успел крикнуть. Забило нос и рот, мука попала в глаза. Дядя сделался белее муки, когда увидел в сусеке мои дергающиеся ноги. Он выволок меня на свет. Пока лежал без памяти на предамбарье, дядя выковырнул из моего рта муку, дома бабушка вымыла в корыте. Дедушка сильно поругал дядю, попало и мне, когда ожил.
— Куда тебя, сопляка, потащило? Не было оприч другого места, родимец тебя изломай, прости ты меня, царица небесная!
Постом не едят скоромного: грех. Бабушка хлопочет у печи, вынимает глиняные корчаги, ставит на деревянный желоб. У корчаги внизу дырка, а в ней — затычка. Убери ее, — кинется теплой струей липкое, пахучее сусло[21]. Подставляю ложку, пробую сладкую благодать, заедаю пенками.
Какой только еды не попробуешь за долгий пост. Утром обедаем похлебкой, жуем хрусткие огурцы, свежие коральки, натертые чесноком, днем паужинаем рассолом.
В большой чашке под пенным налетом кружит шипучий рассол, лежат наготове ложки, выгнув расписанные торбы. Занимаем свое место в застолье. Бабушка приносит с улицы надетые на руку большие коральки. Хлеб не режут: дедушка говорит, что ломаный кусок скуснее, вроде мяса. Он первый ломает хлеб, отщипывает кусочки и бросает в чашку. За ним начинают щипать остальные, только я, гость-мельник, прозванный так за полет в сусек с мукой, жду готового. Дедушка ложкой топит куски, а они выныривают.
— Таскайте с мясом, — говорит он, стукнув ложкой по краю чашки.
Вечером еда сменная. Густая кулага[22] разлеглась в чашке волнами. Макнешь в нее хлеб, она отходит к другому краю, а как все начнут тыкать кусками, — опадет, выставив бугорки калиновых ягод.
Бабушка меня закармливала.
