— Я пойду?
— Пойдем, пойдем. Где-нибудь пирог с таком найдем.
У нас таких пирогов не стряпали, а в гостях всякая постряпушка, как игрушка.
На веселом месте стоит дом, и живет тут справный мужик: на окнах занавески, двери и стены выкрашены, расписаны петухами и цветами. Стол под узорной клеенкой, на нем деревянный туес с квасом. Выпьешь — в нос кинется. Вдоль стен — толстые лавки, под потолком — божница, обложенная расшитым полотенцем с кистями. Оклад иконы яркий, — со свету кажется, что вместо бога — дыра.
Бабушка крестится с низким поклоном. Я тоже молюсь и смотрю в дверь горницы на пышную кровать и узорный сундук. Тут живет Кинька — моя ровня. Нас встречает его бабушка, сажает на лавку, сама становится спиной к теплому боку печки, откуда блестят глаза Киньки. Он манит меня, я гляжу на свою бабушку, но она занята разговором.
Кинькина бабушка, погрев поясницу, собирается угостить нас. Раздеваемся, садимся за стол.
На шестке уже голосит самовар, на столе — коралька хлеба, в деревянной чашке — простокваша с сахаром, на сковородке — морковные пироги и крупные картофелины в масле. В хлебальной чашке квас ходит кругами, пенится, мигает пузырьками.
Моя бабушка дает мне ложку. Макаем картошку в солонку с крупной солью, хлебаем квас из общей чашки. Бабушка зорко следит за мной.
В гостях всегда вкусная еда. Увлекшись, усердно работаю ложкой. Бабушка останавливает меня. Ее губы собираются в узелок, глаза сердито колются из лучистых морщинок.
— Не чамкай. Набил мамонь-то — прожуй! На молотягу торопишься?
Умеренней работаю ложкой и, когда несу ее ко рту, подставляю снизу кусочек, чтоб не запачкать красивую клеенку.
Вот она, простокваша с сахаром! Охота попробовать: она с сахаром, а такое дома редко бывает. Жду, когда бабушка черпнет первая: маленьким раньше взрослых в общую чашку лезть не полагается, — за это и в гостях по лбу достанется.
Бабушке не хочется, чтоб я булькался в общей чашке. Она смотрит на меня, потом на Кинькину бабушку, говорит сокрушенно:
— Чистая беда у нас, Петровна! Степка от простокваши отворачивается. Что ему такое, матушки, подеековалось, прости господи?
Из рук выпала ложка, — простокваши мне не видать. Кинькина бабушка дает мне кусочек сахару, и я лезу к Киньке на печку. Там мы по очереди сосем сахар, строим из лучинок мельницу, городим пригоны, ездим по солому, на «ярманку».
Наши бабушки чаевничают. Парит самовар, дымятся чашки. Калякают бабушки, на растопыренных пальцах держат блюдечки, громко схлебывают чай, экономно прикусывая сахар. Я все время слежу внимательно за столом: не появились ли там пироги с таком.
