Поначалу Вениамин почти не сомневался: молодая солдатка растает от первого ласкового слова и не раз мысленно пережил близость с этой женщиной. Но увы… десять дней он перебинтовывал ей ноги, нежил, молил, просил, требовал взглядами, а она, как льдышка: настороженно косила черным блестящим глазом, караулила каждое его движение, готовая к отпору. «Надо попроще, погрубее», — не раз подзадоривал себя Вениамин по пути к комнатке, где поселила Катерину пани Эмилия, но, глянув в глаза женщины, отказывался от задуманного. И бранил и высмеивал себя: «Оброс сентиментальной слизью, фанагориец, возжелал даму сердца», а трезво поразмыслив, соглашался — пожалуй, что и возжелал. Надо же в его годы иметь тихую гавань, где уж если не спасаться, то хоть бы отдыхать от житейских бурь, набираясь сил. Впереди— все вздыблено, встопорщено, навострено, впереди — ад, пожарче и пострашней, чем в преисподней, и, чтобы пройти сквозь это пекло, нужны уйма сил, железное здоровье и воловьи нервы. Да и настоящее не баюкает, не гладит по шерстке. В любое мгновение ахнет под ногами — и в мелкое крошево. Все перенапряжено, перегрето… В этой дикарке и нежности, и огня — вулкан. Она умеет и хочет любить, а он истосковался по некупленной, неподневольной любви, по близкому, душой и телом преданному человеку…
Вениамин и на сей раз усмирил, подмял взбунтовавшуюся плоть. Смазал каким-то снадобьем молодую красную кожицу, появившуюся на месте лопнувших волдырей. Срезал мертвую кожу. Скомкав бинты, швырнул в помойное ведро. Тщательно вымыл руки.
— Послезавтра, полагаю, можно будет обуться. — Вздохнул горестно. — Подниметесь и уйдете — и конец. И я уже вам не нужен!.. Позвольте закурить?
— Курите на здоровье, — мягко откликнулась Катерина, и эти пустяковые слова в сознании Вениамина тут же трансформировались как: «Не уходите, побудьте еще со мной».
— Спасибо, — сказал он прочувствованно.
Щелкнул портсигаром. Сделал длинную затяжку. Выпустил витое колеблющееся колечко дыма. Присел на мягкий пуфик в изголовье кровати.
— Дядя просил помочь вам… Хотите работать? Я кое-что позондировал. Вы грамотная?
— Немного. Писать и читать самоучкой выучилась. Книжки у батюшки брала. Письма бабам писала.
— Отлично! Значит, грамотная плюс крас-но-ар-мей-ка. Может, вас устроить в губчека?
— Ой! Я? В губчека? — в переспелых смородинах глаз плеснулся испуг. — Да там как узнают… В моем ведь доме продотрядчиков сожгли…
— Успокойтесь… — Ткнул дымящийся окурок в кадку с фикусом. Несколько раз пристукнул кулаком по Коленке. Захватил в щепоть правой руки острый подбородок. — Есть, конечно, риск. Но… не так страшен черт… Значит, губчека?
