В 1940 г. многим физикам в Британии казалось самым опасным обронить какой-либо намек, ухватившись за который противник мог судить о возможности изготовления урановой бомбы. Томсон придавал большое значение сохранению в тайне всех исследований. Большинство людей, принимавших участие в работе «Мауд Комцтти», являлось членами Атенеума. Приезжая в Лондон из Оксфорда или Кембриджа, Бнрмингама или Ливерпуля, они регулярно посещали этот клуб. Не было особых оснований сомневаться в честности или благоразумии членов клуба. По беззаботная болтовня порождает безответственность. «Поэтому мы условились,— рассказывает Томсон,— как отвечать, если нас будут в клубе спрашивать относительно прогресса в области ядерных исследований. Не нужно было употреблять слов «атомная энергия». Ничто не могло бы более быстро возбудить подозрений. Итак, мы согласились придерживаться такой линии: мол, думаем.
что кое-какие работы, может быть, и ведутся где-нибудь в Британии, но, как нам кажется, очевидно, все это весьма неопределенно и вряд ли может иметь какое-нибудь значение в настоящей войне».
Та же самая линия проводилась и в тех университетах, где осуществлялись ядерные исследования. «Такой простой факт, что ядерное деление принималось всерьез, был секретом,— вспоминает Пайерлс.— Для сохранения секретности было решено не употреблять слова «секретно». Так делалось даже в отношении бумаг и разных научных документов, которые мы писали. Чтобы избежать этого привлекающего к себе слова, мы изготовили небольшой резиновый штамп в виде звезды. Документы, действительно секретные по своему содержанию, имели на себе просто штамп со звездой. Когда попадался документ в высшей степени секретный, я, бывало, ставил на нем две звезды. Они не привлекали излишнего внимания, но свою роль выполняли, и никто, за исключением участвовавших в работе, не знал, что они действительно означают». Здесь, конечно, помогал и сам характер ядерной физики, доступной лишь посвященным. Немногие из людей, читая случайно такие документы, были бы в состоянии понять язык высшей математики, на котором большинство из них было написано, и еще меньше — оценить их значение.
«Впоследствии,— рассказывает Пайерлс,— мы пользовались двойными конвертами и тому подобными вещами. Мы должны были получать расписки за каждый нумерованный экземпляр и затем уничтожать копии и копирки». Масштаб предприятия был настолько невелик, что Пайерлс зачастую самостоятельно справлялся с задачей удаления этих «секретных отходов», сжигая их в университетской мусоросжигательной печи. Немцы в те дни очень внимательно следили за всем, что выходило из университетов. Делали это они столь же тщательно, как и англичане, просматривавшие все немецкие университетские материалы.
